В ответ я вскочил и стал шагать по комнате. Она была устроена как-то не по-человечески, места вроде бы много, но мебель так расположена, что некуда толком ступить.
Я наконец повернулся сказать Абрамову что-то резкое, но заметил, что он с любопытством смотрит в район моей ширинки.
— Зачем тебе трусы в кармане? — спросил Абрамов. У меня из кармана торчали трусы Майи. Я совершенно не помнил, как из мусорки они переместились обратно ко мне. Всё-таки что-то случилось с головой. Нужно пропить курс витаминов для мозга.
— Это трусы Майи, — сказал я.
И тут какая-то дикая мысль заметалась в глазах Абрамова. На секунду мне показалось, что Абрамов бросится на меня и начнёт душить. Я бы ничуть не удивился. Но вместо этого он закричал:
— Вспомнил!
— Что вспомнил? — я отступил от него на шаг. — Ещё одну историю про блох в гробу?
— Вспомнил, где видел Майю. Это была дичь.
* * *
Рассказывая, Абрамов мял переплёт пухлого каталога «Икеа». Ему было жизненно необходимо какое-нибудь занятие для рук.
— Я помню точный день, когда это произошло. Даже странно, что сразу не вспомнил. Пятого мая, больше года назад. Чуть ли не мои первые московские похороны. Клиент — Эдуард Александрович Бахнищев и его ненормально худая вдова с именем, которое забыть нельзя, — Илона. Страшно богатая женщина, которая покупает самый дешёвый гроб. Обыкновенная ситуация. В принципе, эту логику можно понять. Не то чтобы я осуждал, ничего такого. Но это немного низкая культура. Себя нужно немножко уважать. Но это ничего, это придёт, культура постепенно приходит. Всё-таки за эти два года есть прогресс.
Мне хотелось дождаться, пока Абрамов закончит любимое лирическое отступление, но я слишком разволновался. Я ничего не сказал, но так резко опять встал и, видимо, так красноречиво, что даже самый невнимательный и нечуткий человек из всех, кого я видел когда-нибудь (а это Абрамов), перебил сам себя и вернулся к делу.
— Так вот. Заканчивается отпевание в Никольском храме. Ребята мои уже с гвоздями вокруг гроба ходят. Всё чинно, нормально, люди скорбят, и тут появляется баба — голова непокрыта, за ней бегут бабки с платками, чтоб на неё набросить, а она бежит, кричит: стойте, стойте! Остановилась у гроба и покойнику в руку трусы суёт.
— Свои трусы?
— Точно не мои. Она их не при всех, конечно, сняла, а, видимо, заранее приготовила. Ну я решил, всё, сейчас драка будет. Я как-то видел женскую драку, страшно и не возбуждает совсем. После такого в сторону баб смотреть вообще не захочется. И только до Илоны дошло, что случилось, Майя твоя уже пропала. Мгновенно. Как будто спряталась в гроб.