Я давно не держала в руках бумаги с написанными на ней словами. Наверное, это был второй раз, когда я видела письмо. И по злой иронии судьбы именно оно разрушило мои мечты и планы на жизнь.
— Меви, что-то не так? — спросила мачеха, пряча усмешку. Она стояла напротив, на возвышении у трона и свысока смотрела на ту, которой вскоре должна была уступить место. А теперь ей не придётся этого делать, и, вероятно, поэтому на бледном лице королевы играла самодовольная улыбка.
«Конечно, не так. Ты отправляешь меня, чтобы освободить место для собственных дочерей», — хотелось крикнуть мне и бросить в неё что-то тяжёлое.
Например, вон тот позолоченный кувшин, наполненный водой из близлежащих рек, которые дарили коже мелиад сияние и красоту.
— Думаю, вы не имеете права делать выбор самостоятельно, — ответила я так, как учил меня наставник, убелённый сединами дриад Перт.
Он служил ещё моей бабке, и то, что смог сохранить высокое положение при новой власти, относил к своей изворотливости и природной хитрости.
— Надо спросить Совет, — добавила я и, не дожидаясь приглашения, села на стул с высокой спинкой. Я была единственной, кто имел такую власть — призрак прошлого могущества, и сейчас хотела показать королеве Жиннивер, что не собираюсь терпеть подобный произвол. — Старейшины выберут ту, которой предстоит принести себя в жертву.
— Его величество Оберон ясно пишет, что к сидам должна будет отправиться самая знатная из нас. Потому что иная кровь их оскорбит. Не моя вина, что самая знатная из мелиад, Меви — это ты.
Мачеха вздохнула и метнула на меня взгляд, полный злорадства. Поправив серебристую корону, сверкающую в отливающих золотом волосах, она села на трон. Если не знать, что в жилах Жиннивер никогда не текла знатная кровь, можно подумать, что она рождена, чтобы править. Чего нельзя сказать обо мне.
Слишком худая для мелиад, слишком невысокая и слишком предающаяся мечтам, тогда как другие предпочитали реальные забавы, я казалась чужой для собственного клана. И всё же, как и остальные, любила родную ясеневую рощу и знала в ней каждое дерево.
Жинниверу бесило то, что именно я, а не она, вот уже десяток лет законная королева Авелина, слышит напевы деревьев. Слух у меня и вправду острый, как мечи Ищеек, что привозят иномирянок в Фейвильд.
— Скажите, Жиннивер, вы собираетесь править вечно? — спросила я, прищурив глаза. И гордо вскинула подбородок, чтобы собеседница ощутила, насколько неправильно то, что именно она сидит на троне моих предков.
— Нет, дорогая, — ответила мачеха с такой тёплой улыбкой, какой я не видела у неё никогда.