Говорят, там поют прекрасные песни, но что мне до них, если не будет возможность прикоснуться к дереву, услышать шёпот листвы, затронутой лёгким осенним ветром, подставить кожу и лицо последнему теплу?
Вначале дуб молчал, насуплено слушая мою мысленную исповедь. Мы, мелиады, можем общаться с деревьями без слов, с помощью прикосновений. И дерево, если соблюсти правильное обращение, отвечает нам дрожанием, передающимся на кончики пальцев. Слова сами возникают в голове, надо лишь прислушаться и держать ум открытым, но пустым.
Король деревьев молчал, долго, так что я уже и не чаяла услышать ответ. Но потом получила послание:
«Найди Берестяную королеву и спроси её. Госпожа Леса вернёт тебе смысл жизни». И всё, наступила ночная тишина.
В рощах мелиад редко пели птицы, они предпочитали селиться среди молчаливых деревьев, но сейчас, мне казалось, я услышала пение одинокой пичуги. Оно было некрасивым, но живым, словно птаха тоже молила Духов о милости. Молила уже не первый день, но так и не получила её. С этими мыслями я и заснула.
Рано утром мы проснулись, чтобы встретить новый день и получить ответы.
Арлен ушёл куда-то, чуть забрезжил рассвет, а Маркус деликатно вышел, чтобы дать нам с Уной поговорить наедине. Служанки мачехиной дочки тоже оставили нас с еле скрываемым облегчением. Лишь верная Кхира не хотела уходить.
— Я не доверяю ей, — громко сказала она, впервые повысив голос перед чистокровными мелиадами.
Уна вспыхнула:
— Да как ты смеешь, полукровка!
— Так разве важно теперь, у кого какая кровь, арта? Сами недавно говорили, что перед судьбой все равны.
Кхира обернулась к Уне, сжав кулаки. Ещё немного, и она кинется на неё, чтобы выместить всю ту боль, что нам причинили.
— Не надо. Уйди, — сказала я и дотронулась до руки служанки. — Прошу.
— Я буду за дверью, арта. Если что.
Поклонившись мне одной, Кхира, всё ещё с сердитым выражением лица, вышла в коридор.
— И кто же отец твоего ребёнка? — спросила я, стоило двери закрыться.
Уна колебалась, она бледнела, губы девушки то приоткрывались, словно слово было готово вырваться в мир, то снова сжимались в линию.
— Какая тебе разница? — буркнула она наконец. — Я неуверена, что тяжела, но признаки есть.
Мне хотелось подойти и хорошенько встряхнуть лгунью, чтобы та перестала выкручиваться и играла по правилам. Пусть сиды сделают выбор или заберут нас обеих, но вот так сходить с пути — это подло и недостойно высопоставленной особы.
Впрочем, Уна сражалась за жизнь и имела свои взгляды на благородство. Разве оно кого согреет в подземных чертогах? Может, лучше быть подлой, но живой и невредимой, чем благородно пожертвовать всем, что дорого?