— Меви, вы, мелиады, почитаете Мабон, как праздник состарившейся богини, а мы, фейри, смотрим на это немного иначе. С вашего разрешения я хочу рассказать. Ваша богиня состарилась и рыдает по необходимости отпустить повзрослевших детей, а наша — вечно молодая, потому что знает секрет: Колесо жизни повернётся, и всё повторится.
Я слушала, склонив голову и удерживая слёзы, готовые пролиться из глаз. Все предлагали мне смириться, никто — бороться.
— А вы уже смирились, что никогда не увидите мир за Чертой? — спросила я, поднял голову и посмотрев фейри в глаза.
В первый миг мне почудилось, что он растерялся.
— Вы всё время говорите, что там плохо, тогда почему больше сотни лет ходили за Черту? Только не говорите, что из чувства долга. Вам нравилось там, я по глазам вижу. Чужой воздух отравил ваш разум настолько, что вы готовы были дышать им снова и снова. Это ведь так? Молчите? Вот и не давайте советов, которым сами не готовы следовать.
Я встала и пошла прочь не оглядываясь. На душе сделалось теплее, будто лето на миг вернулось и накинуло на плечи ковёр из лесных цветов, что невзрачны на вид, но душисты настолько, насколько сильно может пахнуть не изменяющееся год от года счастье.
— Меви! — окликнул Арлен так, что я обернулась. Он стоял и смотрел на меня, фейри посреди дубовой рощи, умеющей говорить, чувствовать и мыслить. — Я не готов смириться, но понимаю, что грядёт время перемен. И приветствую его несмотря на привычку. А ты способна это понять?
Я покачала головой и отвернулась, чувствуя, что в словах Ищейка скрывается правда. Та самая, которую я не желаю слышать и знать. Нет, я не готова. До Мабона остаётся ещё семь дней.
— Я довезу вас обеих, — крикнул он мне вослед. И я поняла, что совсем этому не рада. Чувство мести затихло вместе с уходом вечно молодого лета. Природа готовилась к спячке, на поверхности снова возродится весна. Придёт пора свадеб, разгульный Белтейн. Но я этого уже не увижу.
Когда я вернулась в комнату, выделенную нам под спальню, Уна лежала на кровати, отвернувшись к стене. Я не слышала её всхлипываний, не видела слёз, да и не хотела сочувствовать. Моё сердце медленно умирало вместе с зелёной листвой родной ясеневой рощи.
Мабон — последний шабаш перед Самайном, но это ещё не смерть, а последнее наслаждение жизнью, каждым глотком воздуха с этой стороны завесы. Но рано или поздно глаза закроет пелена. Остаётся надеяться, что на Самайн, когда сидам дозволено целую неделю бродить по Фейвильду, мне тоже окажут подобную милость.
***
Едва настал вечер, мы двинулись дальше. Тем же составом, что и раньше.