Гроб был закрытый. Так настояла Инесса, которая ходила на опознание и твердо заявила и Даше, и Софье Станиславовне, что смотреть им там не на что. Совершенно не на что. Убитая горем Даша и не спорила: то, что лежит в закрытом ящике, никак не может быть Ники. Ники — вот он, на поставленном рядом с гробом портрете, улыбается и смотрит в глаза тем, кто пришел его проводить в последний путь. Даша очень любила эту его фотографию — здесь у него волосы чуть длиннее, чем обычно, и взгляд такой озорной…
Заплакать она так больше и не смогла, внутри словно перекрыли фонтанчик. И слава Богу: было бы некрасиво рыдать перед всеми, кто собрался сегодня на кладбище. Чувство собственного достоинства оказалось сильнее слез. Поэтому Даша тщательно замазала синяки под глазами, но, кажется, «штукатурка» не помогла: вид у нее все равно был убитый. «Краше в гроб кладут», — вспомнила Дарья вырвавшееся у Инессы замечание. Впрочем, размышления о внешнем виде мало занимали Дашу. Подумать только, несколько дней назад они с Ники собирались в отпуск — а теперь она хоронит мужа. Вечный отпуск на небесах.
Эзотерические мысли тоже растерялись при столкновении с реальностью: поцарапанный угол гроба, громко сморкающаяся женщина, кажется, подчиненная Николая, переговаривающаяся о чем-то своем парочка — старые университетские приятели покойного… У кого-то затрезвонил мобильник. Владелец, к счастью, быстро выключил звук, но веселая трель еще долго звучала у Даши в ушах. Мысли о высоком, о том, что Ники, наверное, хорошо в лучшем из миров, даже если лучшего мира нет, разбились о мелочи жизни. Но, когда заговорил священник, мгновенно установилась тишина, в которой громко билось Дашино сердце.
Она почти не слышала слов надгробной речи; жизнь и так была скомкана в двадцать второй псалом Давида, в злачные пажити и тихие воды, в долину смертной тени. И убояться зла не получалось, потому что оно уже свершилось… Люди переминались с ноги на ногу, оглушительно орала на соседней березе ворона. Кладбище было тихое, почти безлюдное, старое. Голос священника возносился и летел, как парусник на гребне волны.
…С кладбища Даша шла под руку с мамой и Инессой. День был жаркий, пухлые облака неподвижно висели в небе. Звонил колокол кладбищенской часовни. За спиной осталась могила, засыпанная венками — «От скорбящих друзей», «Покойся с миром», «Скорбим и помним». Потом нужно будет поставить памятник, а пока рабочие на скорую руку установили крест с прибитой табличкой: имя и годы жизни. «Вот так, — думала Даша, — живешь-живешь, а потом раз — и табличка…» Мысли были спокойными и сухими, наверное, от черной усталости.