Лабрис (Кащеев) - страница 15

Окончательно запуталась и поняла, что, пока сижу здесь, ничего не добьюсь и не пойму. Может быть, в большом городе моя память даст еще какие-нибудь подсказки?

Страх перед рептилоидами испарился вместе с убежавшими пацанами. Эти твари не опасны. Я для них невидимка, так что это скорее они меня бояться будут. Но прежде чем идти в город, нужно искупаться. Море опять звало меня шелестом волн, и сопротивляться искушению снова погрузиться в его ласковые объятия я не могла.

Сбросила одежду, даже не оглядываясь по сторонам, – все равно никто меня не видит, что голую, что одетую. Вошла в воду и поплыла на середину залива. Вот, кстати. Плавать-то умею. Плоховато, но движения явно знакомые. Ведь научилась где-то. Хотя вроде новорожденные от природы умеют держаться на воде. Откуда я это знаю? Тьфу, мозг вывихнуть можно.

Как только отплыла подальше от берега, вновь рядом замелькали темные силуэты. Дельфины настойчиво приплыли мешаться. И ведь они-то меня прекрасно видели. Один вынырнул и уставился прямо на мою физиономию.

– Кри-и-ия, – прощелкал зубастый клюв, а в моей голове возникло ощущение. Образ, который тяжело облечь в слова, потому что в нем было сразу много смыслов. «Ты потерялась, отбилась от стаи, уплыла от всех».

Замерла на месте, изумленно глядя в черный лукавый глаз.

Дельфин со мной разговаривал. И, самое странное, я его понимала!

Держалась на воде на месте и разглядывала своего неожиданного собеседника. Как ему ответить-то? Просто кивнула.

– Да, потерялась, – сказала вслух. Ноль реакции. Смотрит и ждет.

Если от его треска в голове рождаются образы, может, так же и отвечать надо?

Закрыла глаза и попыталась вспомнить дом, маму, отца. Как всегда – ничего. Щемящая пустота. Наполнила мысли этой горькой тоской по воспоминаниям о родных и повторила:

– Да, я потерялась.

Дельфин сразу нырнул. Спустя пару секунд на меня смотрело уже две мордочки. Затрещали и засвистели наперебой. Каждый образ, возникающий в мозгу, имел сразу множество значений.

«Стая/семья рядом. Потерялась/уплыла твоя, но в глубине/в море/в доме есть другие. Плыви с нами».

– Глупышки, – грустно улыбнулась я. Они были хоть и разумны, но совсем как маленькие дети. – Я вам не русалка. Мне в глубину нельзя. Я утону.

– Ни-ки-ки, – возразил тот, что осмелился приблизиться ко мне первым.

Решила так его и называть – Никки. Дельфин опустил голову в воду, подплыл, уперся своим большим резиновым лбом мне в грудь и запел.

В этой песне не было слов, но я понимала ее. Это был поток ассоциаций, чистая эмоция, которая проникала сразу в душу, минуя мозг. Никки пел о том, как он рад, что в этой закрытой бухте много рыбы и быстрых шумящих зверей. Он также поведал и о радости встречи со мной. Я первая смешная двухвостая без ласт, которая умеет говорить с ним. Но я не такая, как те, на суше. Они тверже, а я как вода. Настоящая.