— И даже за детьми?
— Ты воровал пирожки у матери с кухни, пока она их пекла? Ведь, пока она их тебе сама не дала, они считаются её, а не твоими, будь ты хоть трижды родственником. А соседские яблоки? Или подстреленный заяц в баронском лесу? Да обычная картоха, стянутая с прилавка голодающим сиротой уже заслуживает кары. Возможно, ты ещё слишком молод, чтобы это понять.
— Да. Я действительно не понимаю этого. К чёрту такие законы, которые выносят приговор голодным детям. — Форст гневно сплюнул.
— Вот и я говорю: к чёрту! — Воскликнул он и осушил бокал. — Именно поэтому я говорю с тобой здесь, а не в казематах. Сиди тут, я пришлю посыльного с одеждой. — С этими словами он вышел из каюты, оставив Форста наедине со своими мыслями.
В словах лейтенанта было что-то, что заставляло ему верить, но смириться с горькой правдой для северянина, не знавшего городских интриг, подлости, коварства и предательств, не легко. Для него всё это выглядело нелепо, и как-то неправильно… Дед множество раз при жизни объяснял, как вести себя в обществе, будь то баронский приём или портовая забегаловка. Чего ждать от людей, на что они способны. Выросший на отшибе, он мог неделями не видеть ни одной души, и, казалось бы, обречён пасть жертвой первого пройдохи, но всё обстояло иначе. Те редкие дни, когда они с дедом ездили за покупками в город, Форст практиковался. Ему уже тогда казалось такое место странным. Все куда-то спешат, бегут, ругаются и шумят, толкают друг друга и на калеку, просящего милостыню никто и внимания не обратит, он обратил. За что и поплатился.
Интерлюдия
Первое столкновение с подлостью произошло именно тогда. В тот день они как обычно ехали менять выделанные шкуры, в Торхарте их принимали дороже и ради лишних золотых можно потратить пару дней на дорогу. Нужно было много чего прикупить, от соли до наконечников стрел, список был большим. Выйдя из лавки скупщика, дед невесело глянул на Форста и ответил на немой вопрос:
— Подлый скряга, зажал десяток золотых, как только не набивал ценник. — Подойдя к телеге и покопавшись в лежащей в ней сумке, он достал список и лёгким движением ножа ополовинил его. — Твоя часть, — сказал дед, передавая половину пергамента. — Сегодня пойдёшь один, мне нужно поведать старого друга. Тебя я пока взять не могу. Как только приобретёшь всё — подходи к северным вратам и жди меня, если что, обратись к сержанту Исвеллу, усатый такой, да ты его знаешь, сослуживец мой. В прошлый раз он нас из города не хотел выпускать. Его мальцы-удальцы выдумали какую-то хрень и вкручивали мне её в уши больше часа, держали у ворот. Я тогда хотел им рожи набить, да только потом этот старый пройдоха вышел. С улыбкой до ушей… Ладно, я поехал, думаю, управлюсь до заката. Н-но! Пошла, родимая! — Стеганул он кнутом над самым ухом кобылки Олди, и та, чуть взбрыкнув, засеменила копытами, увозя с собой мужчину.