Потом Комиссаров стал заместителем прокурора, а после того, как его учителя, Льва Спиридоновича Терещенко, с почетом в шестьдесят пять проводили на пенсию, и прокурором Озерска. Тогда добавились еще четыре «вышки», и, если быть откровенным, не все они тянули на столь суровые приговоры. Но партийные власти на местах, следуя указаниям кремлевского ЦК, требовали ужесточения наказаний. Выстрелы гремели по всей стране. И высшая мера, применяемая по отношению к преступникам, в значительной степени была показателем эффективности и качества прокурорской работы. Да что говорить, если их официальный печатный орган «Следственная практика», выходивший раз в месяц, часто целиком содержал информацию не только об убийствах, изнасилованиях, но и хищениях, растратах в крупных размерах, с последующими наказаниями в виде смертной казни.
Через пару лет Комиссарова перевели в Тригорск начальником следственного управления облпрокуратуры. Тут, в сравнении с Озерском, работы прибавилось, правда, случались и проколы. Ведь четыре подписанных им «вышки» Верховный суд РСФСР так и не утвердил.
Наконец, пришел черед Туркменистана, куда он отправился за генеральскими погонами. И поныне существует такая практика в генпрокуратуре: за высоким званием надо ехать на периферию — Камчатку, Магадан, Крайний Север или в сложные для управления и опасные для жизни южные регионы. Карьерный рост шел быстро. Столь желанное звание государственного советника юстиции Комиссаров получил уже год спустя. Тогда же партия начала очередную кампанию по борьбе с хозяйственными преступлениями — хищениями и приписками, используя самые жестокие репрессивные методы. В те годы за его подписью и свершились остальные пятнадцать смертных приговоров. А вскоре после получения вожделенных погон с генеральской звездой генпрокуратура вернула Комиссарова в Тригорск, теперь уже в должность облпрокурора.
Вот и выходит, что мораторий, подобно затаившейся инфекции у здорового, казалось бы, человека, обострил недуги, о которых он и не подозревал. Алексей Поликарпович прикинул, интуитивно осознал, что обязан сравнить прошлое с настоящим, осмыслить, была ли справедливость в тех давних смертных приговорах, когда главенствовали самые жесткие положения закона. Верно ли он, будучи следователем, потом, став начальником следствия и прокурором области, лично утверждал и с нетерпением, сладострастно, подобно вожделению к женскому телу, ожидал решения судов и исполнения расстрельных статей УК?
Нет, память генерала прокуратуры, отгороженная бетонной стеной прошлых законов, по которым свершались расстрелы, молчала. Но совесть, подобно тяжкой могильной плите, давила, ждала ответа. Он взял в руки приговор по Лукмановой и положил его слева, два других, по убийствам супругов Ерофеевых и Иры Дробыш, легли на стол справа. Постепенно стопа справа росла, но и слева тоже оказалось с десяток приговоров, большинство которых проходило по хозяйственным делам в Туркмении. А когда папка опустела, на темно-коричневом сукне письменного стола перед Комиссаровым осталось лишь два приговора. Куда их положить — слева, где находились обвинения по хищениям и растратам, или справа, где лежали приговоры за преступления по убийствам?