Она поднялась и прошлась туда-сюда по песку.
— На самом деле, конечно, они ни разу меня не тронули. Это просто было частью игры. Одним из правил. Но самым худшим было не это, а то, что я с этим мирилась. Чтобы не оказаться на улице и не отдавать детей в приют, я терпела бог весть что. Вы говорили что-то о соблюдении внешних приличий? Даже этого не было — я просто выживала.
— И что побудило вас от этого отказаться?
— Ваша жена, — без колебаний ответила Элизабет.
Ленни, казалось, не был удивлен ее ответом.
— Она склонилась надо мной, как крестная фея над колыбелькой, — продолжала Элизабет. — Она шепнула мне на ухо, что все еще можно исправить. И не знаю почему, я ей поверила.
— И правильно сделали.
Элизабет остановилась.
— Мужчины отвратительны, — сказала она. — В них есть какой-то изъян. Я действительно так думаю. Может быть, это не их вина, а генетики или Бога. Но я знаю, что они способны делать такие вещи, которых женщина не сделает никогда. — Черты ее лица исказились. — С чего вдруг Том Линкольн окажется другим?
— Ни с чего. Он такой же.
Ленни поднялся, приблизился к ней и осторожно убрал прядь ее каштановых волос с лица за ухо.
— Но он борется с этим. Он укрощает своих демонов. А теперь он увидел свет в конце туннеля.
— Какой?
— Вас. Между вами обоими есть что-то общее. В глубине души у каждого из вас — пустота, и это вас сблизило. Но не только она. Есть и слабая искра. И если вы не побоитесь заглянуть внутрь себя, вы ее увидите.
Он отошел.
— Такие встречи происходят нечасто, — добавил он, обернувшись через плечо. — Некоторые проводят всю жизнь в ожидании. — Его силуэт растворился в темноте. — А некоторые ждут напрасно.
Элизабет долго раздумывала над его словами. Лишь когда появился Камерон, чтобы ее сменить, она с удивлением заметила, что уже светает.
Полицейский ничего не сказал, лишь вопросительно взглянул на нее.
— Без особых происшествий, — сказала Элизабет.
— В самом деле?
— Да.
— Кстати, у вас даже не слишком усталый вид. Куда девалась эта морщина, которая все время была у вас на лбу?
— Я решила от нее избавиться.
Коул хмыкнул, а потом добавил:
— Мы с Линкольном соорудили нечто вроде душа, у задней стены бара. Так что, если хотите…
Элизабет кивнула и отошла, не произнеся ни слова.
Только дойдя до середины улицы, она поняла, что поет — все громче и громче. Она распевала все то время, что шла к бару, потом пересекала главный зал, потом кухню — и наконец вышла на задний двор. Томас ее не видел и не слышал — зажмурив глаза, он стоял под струями воды, покрытый хлопьями мыльной пены. Вода лилась из висевшей у него над головой канистры, в дне которой было проделано несколько дырок. Он тоже пел.