Вскоре он услышал тяжелое сопение и увидел тоскливый взгляд своего противника, который, израсходовав последние силы, совсем притишил ход и в поисках укрытия от неумолимо надвигающейся смерти безнадежно шарил взглядом по сторонам.
Красноармеец навел на него автомат:
— Стой! Хенде хох! Бросай оружие!
Тот, тяжело дыша, остановился и с мольбой о спасении смотрел на вершителя его судьбы, но винтовку не бросал и рук не поднимал.
Яворина нажал на спусковой крючок ППШ. Затвор автомата щелкнул впустую: оказалось, что и запасной диск автомата опустел.
Заметив мгновенную растерянность гвардейца, оккупант с погонами обер-фельдфебеля начал заряжать винтовку.
«Погибать, так с музыкой!» — подумал Яворина и, рванув из сумки гранату, высоко занес ее над собой.
Враг в отчаянии бросил винтовку на пахоту, вздернул кверху руки и со слезами на глазах плюхнулся прямо в грязь на колени. «Гитлер капут! Пятеро детей имею, пощадите!» — пробормотал он по-немецки.
— Ком пан, ком в плен! — приговаривал гвардеец, шаг за шагом подступая в гитлеровцу, а когда приблизился к нему вплотную, ловко вырвал из его кобуры «парабеллум» и зарядил его. Искоса наблюдая за обезоруженным обер-фельдфебелем и не убирая наведенного на него пистолета, Яворина спрятал в карман гранату, наклонился, вынул затвор из брошенной винтовки, спрятал его тоже в карман, а винтовку и свой автомат с опустевшим диском повесил на шею гитлеровцу, продолжавшему стоять на коленях. Затем отстегнул у него флягу, оказавшуюся со спиртом.
— Вставай, пан, коленки простудишь! Пошли к нам, для тебя война уже кончилась, — подтолкнул он пленного трофейным пистолетом.
Не успел младший сержант отойти с пленником и десяти шагов, как вокруг засвистели пули. Ударяясь о землю вблизи, они с треском разрывались и поднимали султанчики мокрой грязи. И пришлось Яворине вслед за пленным буквально выползать из зоны прицельного пулеметного огня. По пути в свое расположение младший сержант приказал немцу подобрать брошенные сапоги.
— Обуйся, пан, а то, видишь, пятки уже посинели.
Тот покорно выполнил приказание. Возле первого уничтоженного фашиста Илья нагрузил на своего «языка» еще одну винтовку без затвора, сам же забрал документы и награды убитого.
Послушный и во всем предупредительный обер-фельдфебель то ли от холода, то ли от длительного «блицдрапа», то ли от страха за свою дальнейшую судьбу дрожал, не переставая, будто осиновый лист.
Илья остановил пленника и миролюбиво протянул ему недавно отнятую флягу:
— Кальт? Холодно? На, тринкай, чтоб ты лопнул? Только сто граммов, чтобы согреться. Остальное — сюда!