Когда шведа ввели в кабинет, фюрер встретил его в любимой позе: стоя посередине комнаты, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Рядом с ним стоял Геринг, глядя с сияющей улыбкой на Далеруса, как бы говоря: «Видите, я его разбудил».
«Добрый вечер, ваше превосходительство», — сказал Далерус.
«Добрый вечер, герр Далерус. Пожалуйста...» —Гитлер указал па диван в углу кабинета, а сам сел на стул напротив; Геринг сел на подлокотник, рядом со шведом. Далерус вежливо кашлянул и мысленно наметил план из-
*21 Л. Мосли
325
ложения своего мнения относительно намерении и морального состояния англичан. Вместо этого, к великому изумлению шведа, фюрер не стал его слушать и начал свой монолог. Даже не упоминая о письме Галифакса, он стал рассказывать пеструю историю национал-социалистской партии, год за годом, упоминая одну трудность за другой. Затем, уставившись на Далеруса сверкающими глазами, он с горечью подчеркнул, подкрепляя свои слова жестами, с каким презрением англичане отвергали каждое его предложение. Загипнотизированный швед сидел перед фюрером, как кролик перед удавом. Эти демагогические разглагольствования фюрера длились уже двадцать минут, и Да-лерус пришел в отчаяние, видя, что тот не дает ему возможности высказать пи одного слова. Было очевидно, что перед ним фанатик. Далерус сделал попытку приостановить поток слов. «Все, что вы говорите об английском народе, ваше превосходительство, вызывает у меня огорчение, — сказал Далерус. — Я не разделяю вашу точку зрения относительно Англии и ее граждан. Я отдаю себе отчет в том, что говорю. В свое время я жил в Англии и знаю англичан».
На все эти разговоры ушло около получаса, и времени оставалось все меньше и меньше. Потом Гитлер наконец вернулся к сложившейся на сегодня обстановке и сразу вспылил. Он вспомнил беседу с Гендерсоном, которая состоялась накануне. Тогда он сделал послу великодушное предложение — альянс между Великобританией и Германией. «Но можно ли полагаться, что Гендерсон доведет до Чемберлена всю важность такого предложения? Поймут ли в Англии обстановку? Это мое последнее великодушное предложение Англии». Неистовство Гитлера усилилось, когда он начал распространяться относительно «подавляющего превосходства» германских вооруженных сил над вооруженными силами Запада. Геринг одобрительно хихикал, когда фюрер возносил мощь люфтваффе, и утвердительно кивал головой при каждом упоминании о новом оружии в армии и военно-морских силах.
Далерус старался не вступать в спор, а успокоить Гитлера, напомнить ему о внушительных ресурсах, которыми располагают его противники. «Я говорил медленно и спокойно, — писал впоследствии Далерус, — чтобы пе вызвать у пего излишнего раздражения. Казалось, он задумался над тем, что я говорил, однако затем вскочил, сильно волнуясь и нервничая, и начал ходить по комнате, твердя, что Германия всесильна и может нанести поражение своим противникам в скоротечной войне». Будучи человеком разумным, Далерус понимал, что перед ним совершенно ненормальный человек. Фразы Гитлера звучали коротко, отрывисто, он, по-видимому, думал о войне. «Если уж быть войне, то я буду строить подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки...» Его голос, постепенно слабея, замирал. Спазмы сотрясали его тело. Вдруг он высоко поднял руку и начал кричать на самых высоких топах: «Я буду строить самолеты, самолеты! Я превращу в руины территорию моих противников! Война меня не пугает! Теперь невозможна изоляция Германии. Если немецкому народу предстоят лишения, то пусть они будут сейчас. Я первый возьму на себя эти лишения и покажу подлинный пример моему народу. Мои страдания подстегнут народ на сверхчеловеческие усилия!»