шими источниками информации в германской столице и знал, как здесь складывались дела.
Итальянец застал Гитлера в странном состоянии. Он слушал, как Аттолико читал ему послание Муссолини с предложением своих добрых услуг, и нетерпеливо отмахивался рукой. «Казалось, он был почти в бессознательном состоянии, — говорил впоследствии Аттолико, — как будто он слышал не тех, кто приходил и докладывал ему, а только свой внутренний голос». Присутствовавший при этом Риббентроп стоял рядом с фюрером, не скрывая своего презрения, особенно когда Гитлер попросил посла передать наилучшие пожелания дуче и «доблестному итальянскому народу». Однако, когда Аттолико вновь вернулся к вопросу о посредничестве, Гитлер резко оборвал его:
«Слишком поздно!»
«Понимать ли это как окончательное решение?» — спросил посол.
Гитлер ответил кивком головы.
Итальянский посол поспешно направился в свое посольство, тут же связался по телефону с Чиапо и доложил ему о результатах беседы с Гитлером. Из разговора с рейхсканцлером мог быть сделан только один вывод — война неизбежна.
Это сразу же вызвало большую панику в Риме. За несколько дней до этого, согласившись с пассивной ролью Италии в конфликте, Гитлер запросил от дуче услугу за услугу: Италия должна изображать перед западными державами свою верность обязательствам, вытекающим из «Стального пакта». Переброской войск и воинственными заявлениями Италия должна была показать, что, если Германия окажется в войне, Италия выступит на ее стороне. Однако теперь Муссолини и Чиапо поняли всю опасность такой позиции. А что, если западные державы воспримут такую демонстрацию всерьез? Разве они не могут прорвать итальянскую оборону в Альпах, напасть на итальянский флот на Средиземном море и бомбардировать города в долине реки По?
И итальянские руководители решили, что обстановка не позволяет им идти на такие рискованные трюки. Если они не могут позволить себе вступить в войну, то они не могут позволить себе устраивать и подобную демонстрацию — во всяком случае, в настоящий момент.
Чиано потянулся к телефону; на другом конце провода к аппарату подошел английский посол Лорейн. Чиано признался, что ни при каких обстоятельствах Италия не вступит в войну против англичан или французов.
Это была правда. Уже некоторое время для заинтересованных людей в Риме не было секрета в том, что Италия не собиралась вступать в войну, и именно поэтому англичане и французы продолжали добиваться посредничества Италии. Однако тот факт, что итальянцы теперь откровенно сообщили правду западным державам относительно своей позиции, мог означать только одно: немцы сделали роковой шаг и война стала неизбежной.