— Глупости, — обиделась Лера. — Вовсе я не кислая и реветь не собираюсь.
— Ну ладно, ладно, — примирительно произнесла Анна. — Не лезь в бутылку. Просто мне показалось, что ты чем-то расстроена. Извини, если ошиблась.
— Не ошиблась, — тихо проговорила Лера. — Дочку я в садике оставила. В первый раз.
— Сколько дочке?
— Пять, скоро шесть.
— У! — присвистнула Анна. — Здоровая, в школу уже пора. Чего волноваться, не малышка же?
— Для меня малышка. — Лера опустила голову.
Никому она не рассказывала о своей жизни и о том, что случилось с ней за последние полгода, ни одной живой душе, кроме заведующей детсадом, Веры Васильевны. И не собиралась рассказывать. До этого момента. Но сейчас вдруг Лера почувствовала, что не может больше молчать, копить в себе боль и обиду, гнев и отчаяние.
— Для меня малышка, — повторила она и сломала недокуренную сигарету. — Я из-за нее не работала все эти годы. Семимесячная она у меня родилась, болела долго.
…Машка родилась, когда Лера оканчивала последний курс мединститута. Девушку забрали в больницу прямо с экзамена, до срока, поставленного врачами, оставалось ровно два месяца.
Дочку Лера увидела лишь через три недели — все это время та лежала в кювете для недоношенных, и прогнозы были самые неблагоприятные. Чудом выжившего ребенка выписали наконец домой, и тут начался настоящий ад: аллергия шла за диспепсией, а за ними — бесконечные простуды.
Уколы, таблетки, ночные вызовы «скорой», больницы, где приходилось спать буквально на полу и мыть палаты, чтобы разрешили остаться с дочкой. За несколько месяцев Лера из очаровательной, розовой пампушечки превратилась в сухой, бесцветный скелет. Врачи, глядя на нее, разводили руками: мол, чего вы хотите, у ребенка глубокая недоношенность плюс стафилококк.
Госэкзамены молодая мама кое-как ухитрилась сдать, а о работе пришлось и думать забыть. Машка занимала всю Лерину жизнь без остатка. Кормления, укрепляющие ванны, массаж, прогулки по три часа в любую погоду — все это выполнялось неукоснительно и методично, строго следуя рекомендациям врачей, и не было такой силы в мире, которая заставила бы Леру отступиться, хотя бы на малую толику нарушить режим, пропустить какую-нибудь процедуру.
К трем годам Машка окрепла настолько, что почти сравнялась со сверстниками. О страшных болезнях прошедшего периода напоминали лишь худоба и бледность, а в целом она была даже более развитой, чем дети ее возраста.
Лере страстно хотелось выйти на работу. Вспоминалось счастливое время, когда она проходила практику в терапии. Все у нее тогда ладилось, все выходило, зав-отделением не мог нахвалиться на расторопную, толковую студентку. Муж, Илья, бывший однокурсник, уже несколько лет работал в госпитале, успешно делая карьеру, и вечерами, слушая его рассказы о работе.