Минут через двадцать румяные, пышные пирожки были готовы.
Лера накрыла маленький круглый столик в Машкиной комнате, достала банку сливового варенья, которую прислала мать, вскипятила чайник, поставила нарядные, «гостевые» чашки.
— Совестно, что ты так хлопочешь ради меня. — Наталья присела к столу, деликатно отхлебнула из чашки, налитой Лерой, надкусила пирожок. — Прелесть. Надо у тебя списать рецепт начинки, — взгляд ее окинул комнату и остановился на нарисованном Андреем Машкином портрете, который висел над ее кроватью. — Машуля, да это ты! Я и не заметила сразу-то. Как похоже!
— Это дядя рисовал, — охотно пояснила Машка. — Мамин больной.
— Да ну! — Наталья с улыбкой поглядела на Леру. Та почувствовала, как в горле возник и мешает дышать комок.
Решение пришло спонтанно и внезапно, но Лера уже не могла противиться своему желанию. Желанию высказаться, излить душу не в молитве, а в искреннем разговоре с живым человеком. С тем, кому можно доверить самое сокровенное, кто не посмеется, не осудит, а поймет и простит. Сейчас Лера отчетливо ощутила, что Наталья как раз и есть тот человек, она старше ее, опытней, мудрей, она сумеет выслушать так, как это нужно, не перебивая, не останавливая, без лишних эмоций.
— Пошли, — глухо проговорила она и потянула удивленную Наталью за руку. — Идем, я кое-что тебе покажу.
Та послушно отложила надкусанный пирожок, встала и последовала за Лерой в соседнюю комнату.
— Вот смотри, — Лера кивнула на свой портрет, висящий в изголовье постели, как и Машкин.
— Здорово. — Наталья восхищенно разглядывала рисунок. — Ты здесь такая красавица! Кто-то талантливый рисовал.
— Андрей Шаповалов, из восьмой палаты, — тихо проговорила Лера и, помолчав, прибавила: — Знаешь… я его люблю.
Она сразу почувствовала невероятное облегчение. Ведь она так и не сказала эти слова вслух, не успела, не решилась, ни в ту роковую ночь, ни после, в реанимации, ни в записке, в которой написала пустые, ничего не значащие слова.
Наталья вопросительно глядела на Леру, ожидая, что она скажет дальше. И Лера рассказала ей все.
Все, с того момента, как впервые переступила порог восьмой палаты, ничего не скрывая и не утаивая.
Она не ошиблась: Наталья действительно слушала молча, внимательно, и лицо ее оставалось спокойным и даже бесстрастным. На нем не выражалось ни удивления, ни осуждения, лишь понимание.
Когда Лера наконец закончила, Наталья уверенным жестом обняла ее за плечи, усадила на кровать, сама села рядом.
— Бедная, — она задумчиво покачала головой. — Представляю, что у тебя в душе творится все это время. Так и с ума сойти недолго.