— Да. — Она, искоса глядя, внимательно наблюдала за ним.
Его лицо не выражало никакого видимого беспокойства, оно не было ни расстроенным, ни напряженным. Обычное лицо человека, находящегося дома, вдали от дел, в приятной и привычной атмосфере. Он ласково поглаживал Леру по волосам; продолжая мягко сжимать ее руку в своей.
Ей не верилось, что только что, десять минут назад, она слышала, как он хладнокровно обсуждал сроки убийства беззащитного, больного старика. Ей даже стало казаться, что она ошиблась, неправильно истолковала беседу за стеной, придала неверное значение безобидным вещам.
Однако ошибки быть не могло. Голоса точно принадлежали толстяку и чернявому, и речь шла именно об уничтожении Скворцова и о планах на его квартиру.
— Мне пора за дочкой. — Лера мягко попыталась высвободить свои пальцы.
— Иди. — Максимов тут же разжал ладонь и немного отодвинулся. Он не собирался задерживать ее, ни в чем не подозревал, нисколько не опасался.
Поколебавшись, она встала, протянула руку, взяла со стула свои вещи. Максимов посидел немного, беззастенчиво наблюдая за тем, как Лера одевается, затем тоже поднялся и предложил:
— Я сварю кофе.
— Спасибо, но у меня нет времени. Должна еще успеть отвести дочку в сад.
— Можешь сегодня не выходить на работу, — предложил он. — Возьми ребенка, поезжай домой, отоспись хорошенько. После этих таблеток страшно спать хочется.
— Верно. — Она снова заставила себя улыбнуться, затем осторожно спросила: — Завтра я смогу работать как прежде?
Максимов секунду раздумывал, потом твердо проговорил:
— Да, сможешь. Мне необходимо время, чтобы все уладить окончательно, но комиссии не будет, не беспокойся.
— Спасибо. — Лера видела, что он ждет от нее каких-то действий в ответ на свои слова. Вероятно, надо было бы подойти, обнять его, сымитировать хоть какое-то подобие нежности, но ее точно парализовало. Та смесь ужаса и отвращения, которые она испытывала теперь по отношению к шефу, не позволяла даже приблизиться к нему, не говоря уж о проявлении ласки.
С невероятным трудом она заставила себя сделать несколько шагов ему навстречу и остановилась в нерешительности, проклиная себя за полное отсутствие артистических способностей.
Однако Максимов неожиданно по-своему истолковал ее заминку. Губы его дрогнули, глаза, всегда чуть прищуренные, раскрылись и заблестели.
— Лера, милая. — Он обнял ее, тесно прижимая к груди, так тесно, что ей больно стало дышать. — Ты моя радость, солнышко мое. Не надо, не благодари, я так счастлив, что ты здесь, рядом. Ты стоишь большего, много, большего, чем я тебе пока что предложил! Увидишь, все будет хорошо…