Поэзия не просто пленяет ритмом, но воспринимается как высшая истина: даже самые серьезные философы, везде требующие доказательств, ссылаются на изречения поэтов, дабы придать своим мыслям пущую убедительность («а ведь для истины гораздо опаснее, когда поэт согласно принимает ее, нежели когда он перечит, пытаясь ее опровергнуть». Ибо, как говорит Гомер, «поэты ведь великие лжецы!»).
Вклад Ницше в поэзию — почти маллармистский: он научился слышать молчание бытия, извлекать из несказанности тайный смысл и сполохи интуиции. Начинающиеся с отточия, верлибры Ницше как бы возникают из безмолвия — афоризмы, подслушанные поэтом у немого бытия.
Ницше осуществил на практике принцип философствования Хайдеггера: мыслить — это вслушиваться в бытие, слышать голос бытия…
Тихо!
Встречаясь с великим — а я встречаюсь, —
надо молчать
или заговорить вровень с ним:
заговори вровень с ним, моя восхищенная мудрость!
Гляжу наверх —
и там накатываются друг на друга
валы световых морей:
— О ночь, о молчанье, о шум, убивающий тишину!
Вижу знак —
из наидальней дали,
медленно рассыпая искры, нисходит ко мне звезда.
Стихи Ницше звучат в контральтовом соло Третьей симфонии Густава Малера. Друг Ницше Петер Гаст переложил «Гимн жизни» для оркестра.
Как автор афоризмов Ницше не перестает чувствовать себя если не поэтом, то мастером формы, и его область здесь — нюанс («Я — нюанс», пишет Ницше в одном месте, слово «нюанс» выписывая, разумеется, по-французски). Нюанс — это оттенок и тонкость, и афоризм Ницше пригоден не столько для фиксации твердо установленного смысла, который писатель доводит до сведения читателя, сколько как поле обдумывания всего предполагаемого, как осторожное взвешивание всего, что приходит на ум: если и выражается нечто решительное, даже и в «агрессивном» тоне, как это порой случается у Ницше, то такая резкость предназначена для уравновешивания ее другим разделом; афоризмы соуравновешиваются как разделы многосоставной музыкальной формы.
Он и сам писал музыку и, между прочим, положил на музыку «Заклинание» Пушкина. Сама философия Ницше поэтична и музыкальна — и воспринимается не как «система» или «учение», а как искусство, ассоциативно умножающее и усиливающее богатство мысли, проникающее в глуби, недоступные для понятий.
Музыкальное, звуковое начало текстов Ницше проявилось в его способности передавать то, «что не может быть написано»: «Наиболее вразумительным в языке является не само слово, а тон, сила, модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, — короче, музыка за словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью: стало быть, все то, что не может быть