В числе их оказались и Бороздин, и Лепехин, и Васильков.
У последних двоих было среди гэсовцев и еще одно прозвание — шуточное: «летуны». Это за то, что их в срочном порядке перебрасывали уже на пятый объект — всюду, где надо было поднять, зажечь и личным примером повести за собой народ.
Лепехин был начальником района, Васильков — главным инженером у него, Бороздин — секретарем партбюро.
Сейчас вот оба они вошли в комнату, где сидел Бороздин: предстояла планерка.
Приземистый, плотно сколоченный Лепехин, отогреваясь, поколачивал сапог о сапог и рукой без перчатки прижимал прихваченное морозом ухо.
В брезентовом плаще коробом поверх теплой куртки, высокий, вечно сутулящийся, как бывают подростки, часто получающие толчки в спину, Васильков прихлопывал рукавицами и топтался.
— Ну, Максим, кого ты там грозил отставить от бетона? — спросил Лепехин секретаря партбюро, блаженно закуривая в тепле.
— Все того же! — отвечал Бороздин.
Лепехин, очевидно, понял, о ком речь.
— Я отойду малость с морозу, — говорит он, — а ты обзвони народ.
Бороздин снова берет трубку телефона.
— Паша, бетончик у тебя как? — ласково, почти умильно спрашивает он. — Так, так... Худо! Что ж я тебе могу сказать? Этак мы с тобой и на хлеб не заработаем... Верю, верю! Срочно посылаем два калорифера... Мангалочки, мангалочки не забывайте! Главное, от народа не скрывай: правительственные сроки под угрозой. А клялись — досрочно. Так прямо и говори народу. Поймут. В этом все спасение! Зима говоришь? — язвительно тонким голосом переспрашивает он. — Ишь ты, африканец выискался! Не знали мы, оказывается, что у нас зимы бывают!..
Кончив один, принимается за другой разговор:
— Партгрупорга дайте мне! Здравствуй! Как бетонишь? Худо, значит, объясняешь народу! Пускай каждый поймет: за три месяца мы должны еще на десять метров поднять здание станции. Это значит уложить еще сто тысяч кубометров бетона. Нету нам отступления! Ни шагу. Как панфиловцы: «Некуда отступать — за нами Москва!» С собой всех погубим, если не выстоим. И судоходства через шлюзы не будет никакого, если мы здесь, со зданием ГЭС, не выйдем до отметки «46-48» минимум. А как же! Еще семь метров надо поднять от воды и еще три метра — от волны! Конкретней объясняй. Народ наш конкретное любит! Вот так!..
И странно может показаться со стороны: о какой такой волне беспокоится товарищ Бороздин в эти лютые для строительства дни, когда вся Волга лежит под толщей льда, когда стужа с пургой забивает дыхание людям, когда бывает так, что и среди белого дня самосвалы идут со включенными фарами, — о какой там волне?