А посередке улиц песок, песок и песок, телеге по ступицу!
Кто-то поднял вдруг в воздух стаю белых голубей...
И таким явственным предстал мысленному взору историка облик старого, догэсовского города!..
Внезапно ученый глянул вниз перед собой — на белый, остывший за ночь и улегшийся пухлый песок улицы: куда достигал взгляд и во всю ширь улицы лежала резко отпечатанная поверх песка, а местами глубоко вдавленная в него причудливая сеть, некий диковинный узор, еще ничем не поврежденный, самого разного рисунка и ширины клеточек и елочек.
Но уже в следующий миг стало понятно, что это сплошные, друг друга перекрывающие отпечатки автомобильных покрышек легковых и тяжелых машин вместе со следами гусениц тракторов и бульдозеров, проходивших здесь ночью.
Да, здесь уж напрасно было бы искать след конского копыта!
И Лебедев понял, что сейчас, на этой развернутой перед ним «хартии», он читает безмолвный, немой отчет, как бы запись самой матери-земли о только что попиравшем ее потоке могучих машин.
В это воскресное утро на углу у водоразборной колонки сошлись несколько домохозяек с ведрами. Заметно было, что ни одна из них домой особенно не торопится: они охотно уступали очередь друг дружке.
Староскольскую колонку шутя называли «бабклубом». Здесь можно было узнать все новости дня. А сегодня, в праздник, тем более.
«Да, вот издревле женщины любят собираться у колодцев!» — подумал историк. Он сидел на лавочке у ворот, возле входа в парикмахерскую. Она помещалась в погребке полукаменного дома, вход в нее был, как в бомбоубежище, и почему-то с угла.
Очевидно, здесь в старые времена была придомовая лавка: дом похож был на купеческий.
В отсыревшем подвале парикмахерской большая очередь. Было тесно и душно, несмотря на широко распахнутую на улицу дверь.
Академик постоял, подумал и затем, слегка приподняв шляпу, спросил:
— Простите, кто последний?
Сперва недолгое молчание, а потом чей-то язвительный голос:
— Последних нынче нет, гражданин, а крайний я буду.
Поблагодарив и заняв очередь, Лебедев решил дожидаться на улице.
Водоразборная колонка была почти рядом, на скресте улиц, и Дмитрию Павловичу хорошо была слышна сбивчивая и шумная беседа женщин, сопровождаемая смехом и плеском воды из переполнившихся ведер.
Две старушки, встретясь, остановились как раз против ворот и, обрадовавшись друг дружке, тоже беседовали с наслаждением. По-видимому, это были подруги детства, судя по тому, что они по старинному обычаю деревни называли одна другую «дева».
— Ты чего же это, дева, ровно бы в церкви-то и не была сегодня? — спросила одна.