— Во-первых, не я тебя забираю, а твоя комсомольская организация. Утвердил тебя ваш ЦК. Но и с нашим мнением тоже, конечно, посчитались. А мы находим, что будет правильнее, если Иван Упоров пересядет с бульдозера на рабочее место освобожденного секретаря райкома... Погоди возражать... Именно потому, что нам как можно больше и в кратчайший срок нужно механизаторов, мы и снимаем опытного механизатора и хорошего комсомольца Ивана Упорова с одного бульдозера, чтобы у нас на всех бульдозерах, на всех экскаваторах, на всех «МАЗах» появились новые Упоровы, Орловы, Доценки, Костиковы, Старостины. И я тебе прямо скажу: не за то ценят кавалериста-командира, что он сам лихой конник и рубака. Это важно, конечно. Но главное в том, сколько взрастил он конников-бойцов. У тебя и моральный авторитет среди ребят, и производственник ты крепкий. Понял?
Парторг встал и в несколько больших шагов пересек кабинет от стены до стены. Возвращаясь к столу, он жесткой ладонью ласково взъерошил волосы Упорова.
— Ну, Иван Иванович, договорились? Чудесно!.. Кстати, какая у нас норма на один бульдозер?
— Тысяча двести кубометров, — несколько удивленный этой неосведомленностью парторга, отвечал Упоров.
— А у тебя?
— А у меня две тысячи пятьсот.
— Больше можешь?
— Почему не могу? — В голосе Упорова послышалось задетое самолюбие.
— А что же мешало тебе?
Юноша сдвинул брови. Казалось, он развернет сейчас целый перечень своих требований и претензий.
И вдруг:
— Самоуспокоенность! — убежденно произнес Ваня Упоров и резко взмахнул кулаком.
Шесть часов тридцать минут утра. Воздух ясен. На горах видна каждая морщинка. Узкая серповина месяца, белая, словно выточенная из облака, еще стоит над горою.
Еще голосит петух, а уж грузовик со скамейками в кузове, точно подаваемый к этому времени к жилому городку, пронесся по трехкилометровой лощине к Волге, ссаживая одних там, других здесь, и вот уже остановился на краю котлована возле дощатой будки прораба.
Люди первой смены.
Парторг Высоцкий, главный инженер участка Черняев, собкор Зверев, Ваня Упоров и несколько человек из числа вступающих в первую смену начали выпрыгивать из машины.
У Черняева лицо смуглое, с желтизной. Ярко белеют плотные зубы. Он в блузе-ковбойке с застежкой «молнией». Недлинные, но волнистые седые волосы как шапка мыльной пены. «Седой мальчуган!» — подумалось Звереву. Лучики белых морщинок к вискам выделяются на загорелом лице. Глухой голос. И несколько напряженная, сквозь зубы, как бы «тугая» речь, иногда с закрыванием глаз, когда уж очень вымотается...