оставить ее себе.
Конни быстро исчезла в спальне. Пока она переодевалась, я успел докурить сигарету.
— Можешь войти, Майк! — наконец крикнула она.
Я распахнул дверь и словно прирос к месту. Меня бросило в жар, потом в холод. Я задышал так часто, как будто только что пробежал марафон.
Ее прекрасную фигурку облегало тонкое, как паутинка, и почти прозрачное ночное одеяние. Такой, какой я видел ее сейчас, конечно, никто больше не увидит. При съемках лампы будут освещать ее спереди, а сейчас они горели сзади. Но наибольший эффект давало то обстоятельство, что под этой легкой паутинкой ничего больше не наблюдалось.
Улыбка сделала ее еще соблазнительнее.
— Я тебе нравлюсь, Майк?
— Не то слово! Но эта паутинка, наверное, слишком легко рвется. Сними-ка ее…
Конни не заставила повторять просьбу. Легкое движение плеч — и сорочка на полу. Конни предстала передо мной прекрасной обнаженной статуей. Но в голосе этой статуи вибрировали теплые нотки: они манили и звали.
— Мне кажется, я люблю тебя, Майк…
— Лучше не надо об этом, малышка, — прохрипел я. — Любовь ко мне не принесет тебе счастья.
— А мне не нужно счастье, мне нужен ты. Иди ко мне…
Конни приблизилась к широченной постели и призывно махнула ручкой. Я сделал шаг назад.
— Мне очень жаль, Конни, но я обязан идти.
Ее глаза недоуменно расширились.
— Ты, конечно, шутишь, — нежно и маняще прошептала она. Потом подошла ко мне и, взяв руками мою голову, впилась в губы. Громадным усилием воли я заставил себя сдержаться, взял ее за плечи и легонько оттолкнул.
— В другой раз, — произнес я прерывающимся от непреодолимого желания голосом. — Сейчас у меня дела поважнее, гораздо важнее. Вопрос жизни и смерти…
И я направился к двери. Конни не обиделась, она лишь улыбнулась.
— Ты обязательно найдешь убийцу своего друга, и ничто не собьет тебя с верного пути. — Она сделала небольшую паузу и закончила: — Вот поэтому-то я и люблю тебя, Майк. У нас все впереди.
На улице опять падал снег. Я сел в машину и включил «дворники». У снегопада своя положительная сторона: он делает машины похожими друг на друга. Если кто-то подкарауливал меня с револьвером, то не смог бы так просто отличить мою машину от других. Мысль о том, что меня пытаются убить, разозлила меня. Неужели я должен сдаваться? Сдаваться без боя только потому, что у меня нет разрешения на оружие?
Дома, в комоде, лежал еще один пистолет 38-го калибра почти такого же размера, как и тот, что ржавел сейчас в бюро у Пата, и подходил для моей кобуры.
Я слишком торопился и, не дождавшись лифта, поднялся по лестнице. Открыв дверь своей квартиры, я нажал на выключатель. Раздался щелчок, но свет не зажегся. Тогда я стал ощупью пробираться к настольной лампе. Неожиданно я почуял, что в комнате кто-то есть. Мои пальцы уже нащупали ножку лампы, когда шестое чувство предупредило меня об опасности.