Они нашли меня в канаве. Я услышал, как остановился автомобиль, хлопнули дверцы и раздались голоса. Чьи-то руки резко поставили меня на ноги.
— Пьяный, — проговорил полицейский.
Другой развернул меня к свету.
— От него не пахнет. И рана на голове тоже, думаю; не от падения.
— Попал в переделку?
— Возможно.
В какой-то степени оба были правы. Два часа назад я был действительно пьян и похож на рычащего льва. Затем по комнате пролетела бутылка и лев исчез.
Сейчас внутри не осталось ничего, кроме ощущения подбитого и тонущего корабля.
Меня потрясли за подбородок.
— А парень, видно, грабитель. И ему кто-то подпортил дело.
— Из тебя никогда не выйдет сыщика, сержант. На нем дорогой костюм, который слишком хорошо сидит, чтобы быть с чужого плеча. И грязь совершенно свежая.
— О’кей, Делли, давай-ка проверим его бумажник, посмотрим, кто он такой, и заберем его.
Полицейский с низким голосом хихикнул и вытащил мой бумажник.
— Пустой, — сказал он.
«Черт, там ведь было две банкноты. Должно быть, хороша была эта ночь. Она стоила мне две сотни долларов».
Я слышал, как полицейский насвистывал «Мы поймали хорошую рыбку».
— Светский мальчик! Не похож он на такого. Хорошенько его шлепнули.
— О, Майк Хаммер. Вот указано в документе.
Чьи-то руки подняли меня и подтолкнули к машине. Ноги мои болтались, как подвески.
— Вы шутите, — сказал полицейский. — Кое-кому не понравилось бы, что вы чересчур много болтаете.
— Кому же, например?
— Капитану Чамберсу.
Теперь присвистнул другой полицейский.
— Я говорил тебе, что этот парень — хороший улов. Иди-ка в участок и спроси, что с ним делать.
Полицейский проворчал что-то и удалился. Я почувствовал, как меня втащили в машину и пристроили на сиденье. Дверь захлопнули, а другую открыли. Тяжелое тело плюхнулось на сиденье, и на своем лице я ощутил струйку табачного дыма. Меня стошнило.
Вернулся другой полицейский и сел позади меня.
— Капитан хочет, чтобы мы доставили этого типа к нему домой. Он поблагодарил меня.
— Ладно. Я всегда говорил, что покровительство капитана все равно что деньги в банке.
Машина тронулась. Я попытался открыть глаза, но это потребовало слишком больших усилий, и я закрыл их опять.
Жизнь медленно возвращается, и вместе с ней тупая боль, которая то отступает, то вновь надвигается. Свет слишком ярок, чтобы на него смотреть, и ты не можешь вынести ни звука. Тело устало, покрыто мурашками и ослабло от неподвижности.
Что-то заставляет тебя желать пустоты, мрака, но жизнь не позволяет возвращаться туда.
У меня было ощущение полной раздробленности. Мои кусочки собирались и складывались с большим трудом. Горло было мокрым и ватным.
