– Нечего объяснять, еще ничего не известно, – уклончиво ответил следователь. – Кто-то безумно сильный заставил огромное двухэтажное здание просто уйти под землю. Больше всего пострадал нижний, поварской, этаж, но жертв, к счастью, нет.
– Хантер сказал, что жертв нет только из-за того, что Виррас противостоял этому… – я замешкалась, подбирая слово, – злодею.
– Тяжело судить об этом, все-таки загнать целое здание к ядру – непосильная задача даже для сильного мага. Но такая теория имеет место быть. Если мы чего-то не можем сделать, это не значит, что не будем пытаться, верно?
Мы подошли к кабинету Радагата Вирраса, и я вопросительно взглянула на следователя.
– Вы здесь меня будете допрашивать?
– Я не буду Вас допрашивать, Тиррос. Этим займутся другие люди.
Он распахнул дверь в приемную, и я шагнула вперед, жмурясь от яркого света.
– Лилиана! Рад тебя видеть!
– Папа! – я бросилась вперед, в объятия мсье Тирроса так же, как делала это много лет подряд. В приемной проректора Вирраса меня ждал министр внутренних дел Империи собственной персоной.
Куда делась усталость? Я готова была скакать от радости, взбудораженная удивительной встречей. Прав был следователь – я не просто приятно удивилась, а была счастлива наконец-то увидеть собственного отца.
– Как дела у тебя? – мы сидели на диване в обнимку. Я вдыхала знакомый запах – запах мужского одеколона и дорогих сигарет – и представляла, что опять дома и эти два с половиной месяца мучений, а теперь еще и покушений, мне привиделись.
– Я боевик, но ты, наверное, это знаешь.
– Знаю, – отец хмыкнул. – И совсем не удивился.
– Почему? Я вообще не представляла себя учащейся Академии власти, но раз уж это произошло, то, думаю, должна быть знатоком, но никак не боевиком. Все эти полигоны, бе-е-е-е, – я сделала вид, что меня тошнит.
Отец недовольно поморщился.
– В тебе гораздо больше от меня, чем ты думаешь. Так что я был уверен, что ты станешь боевиком – не в целители же тебе идти. А знатоки… все эти эфемерные правила, которые они соблюдают, – не для нас. Мама говорила, что к тебе привязали мантию?
Мне показалось, или в голосе отца прозвучала неприкрытая гордость. Я искоса взглянула на него – хмурится, но на самом деле доволен.
– Да, и не раз. Я теперь ее до конца года должна носить, – я тяжело вздохнула.
– Нельзя так себя вести, – голос отца строг и суров, но я не сдержалась и расхохоталась. Папа не выдержал и присоединился.
Разговаривали мы не меньше часа – отец расспросил обо всех моих друзьях, о каждом из уроков, которые мне пришлось посетить, и, по-видимому, остался доволен. Наконец, мы перешли к главному событию сегодняшней ночи.