— Вот как? Это, наверное, безумно увлекательно. Я в этом, конечно, ничего не понимаю, но мне так кажется, — скороговоркой пробубнил он в ответ, глядя туманным взглядом поверх моей головы.
— Мне тоже, иначе бы давно сменила профессию, — очень холодно отозвалась я, потому что мне эти ритуальные танцы уже порядком надоели, и мечтала я только о том, чтобы этот никому не нужный разговор закончился как можно быстрее.
Похоже, мне удалось добиться своего. Павел Юрьевич мазнул по мне безразличным взглядом и, коротко хохотнув: «Браво, люблю женщин с характером», — окончательно потерял ко мне интерес.
Разобравшись со мной, Ефимов повернулся к жене и с легкой усмешкой спросил:
— У тебя, дорогая, появилось новое хобби? Решила собирать картины? Или это будут милые безделушки? В любом случае, умоляю, не поддавайся на уговоры! Помни, депутатские доходы не так велики, как думают в обществе.
В модуляциях его бархатного голоса при желании можно было легко уловить и снисходительное понимание маленьких слабостей обожаемой женщины, и великодушное их прощение. Многоопытная Алла Викторовна, естественно, уловила и то, и то и, очень довольная, что супруга не разгневало общение со столь невоспитанной особой, как я, кокетливо пообещала:
— Я буду осмотрительна.
— Благодарю, милая. — Павел Юрьевич устало прикрыл глаза веками. — Ты меня успокоила.
Если депутату ответ жены понравился, то меня диалог супругов окончательно вывел из себя. Разворачивающаяся на моих глазах сцена очень напоминала плохой фильм из жизни великосветского общества, а сама я в данном случае выступала в роли болвана. Говорить, что подобные роли мне по душе, — зря слова тратить! Короче, я не сдержалась, выпалила:
— Я не торговка и ничего не продаю! Я здесь совсем с другой целью. Ваша супруга желает доказать, что ваш дед, Павел Юрьевич, являлся дворянином и имел не то графский, не то княжеский титул!
Говоря все это, я и представить не могла, что за этим последует. А между тем мое, в общем-то, невинное высказывание произвело впечатление внезапно разорвавшейся гранаты. Алла Викторовна дернулась, как от удара, и замерла. Можейко очнулся, вышел из полусонного состояния и настороженно уставился на друга детства. Что касается самого Ефимова, так то просто оцепенел. Правда, немая сцена длилась недолго. Не прошло и минуты, как лицо депутата налилось злостью и из загорелого стало пунцовым. Глаза в бешенстве выкатились из орбит, и он, забыв о своей роли персонажа с обложки глянцевого журнала, заорал на жену совсем как самый обыкновенный мужик: