— Так захотели родственники, — Темперанс кивнула вниз на мальчика и его мать, которые теперь смотрели на канадца.
— А каково их мнение? — Бентон встретился взглядом с женщиной.
— Тоже не верят. Они испытывают чувство вины перед вами за его поступки, а потому готовы к любому вашему выбору.
— Я думаю, они знают, что ты поступишь правильно, — положив руку напарнику на надплечье, поддержал Рэй.
— Похороните его на Арлингтонском кладбище, — уверенно и все так же сухо ответил констебль. — Мистер Рейтонз был героем Войны за Независимость…
Такое решение оспаривать никто не стал, а доктор Бреннан уже знала, как это устроить.
* * *
Погода в день погребения не поддавалась совершенно никаким законам. Над Арлингтоном сияло солнце, а над его огромным кладбищем сгустились тяжелые тучи и дул пронизывающий осенний ветер.
У Рейтонза оказалось довольно много друзей, и все они, облачившись в траурные одежды, горевали вместе с женой и сыном.
— Хоть наши сердца преисполнены скорби, благодарим Бога за все блага, которыми он одарил усопшего, и возгласим: Благодарим тебя, Боже! — читал священник заупокойную литию. — За все годы и дни, которые усопший прожил с нами. За великий дар святого крещения, благодаря которому усопший стал Твоим сыном. За способности и знания, которыми Ты его одарил. За его служение благу семьи… — Пастор не произносил имени, так как Фенбер Рейтонз отрекся от веры. Отпевание таких отступников допускалось в рамках католической церкви, но несло за собой подобное ограничение. — Прости ему грехи, которые он совершил. Пусть память о нем живет в наших сердцах. Боже, Отче всемогущий, тайна креста — наша сила, а Воскресение сына твоего— основание нашей надежды: освободи усопшего раба Твоего от уз смерти и сопричти его к лику спасенных. Через Христа. Господа нашего. Вечный покой даруй усопшим, Господи, и свет вечный да сияет им. Да покоятся в мире. Аминь!
За похоронами Бентон наблюдал издалека, чтобы не смущать и без того шокированную семью, а после долго стоял у свежей могилы, приподняв ворот синего бушлата и придерживая у горла облаченными в коричневые перчатки руками. Он снова размышлял о произошедшем за последние месяцы и о том, что в такой же могиле мог оказаться он сам. О том, что «благ у усопшего» можно было по пальцам пересчитать, и все их он получил до миссии в Америку, что крещение не спасло его от мощи языческого проклятия, и скорее всего, он сейчас хотел бы оказаться не в райских кущах, а в полнейшем небытии. В нирване. Констебль не испытывал ненависти к почившему убийце, но и жалости в нем тоже не было. Лишь какое-то непонятное чувство безмятежности.