Университет был потрясающим местом. Мне нравилось посещать с друзьями сложные и увлекательные занятия, а между ними – отдыхать в «Медвежьей берлоге» за маленькими уютными столиками, попивая кофе. Мы болтали с симпатичными улыбчивыми студентками, смотрели на товарищей из студенческих братств в ярких форменных куртках. Я не был членом братства отчасти потому, что у меня не хватало времени на вечеринки и недоставало социальных навыков. Но команда по кросс-кантри наградила меня своей высшей наградой. Я и не думал их подвести, тем более что, скорее всего, я действительно был им нужен, потому что у нас был шанс снова стать чемпионами штата, если не всей Новой Англии.
Но я их подвел. Вскоре после того, как команда выбрала меня их капитаном, папа, которому было уже глубоко за 60, объявил, что они с мамулей собираются отправиться в свою последнюю большую экспедицию, и он хотел, чтобы я поехал с ними. Это была Африка, таинственный континент, о котором я читал у Осы Джонсон, Карла Итана Эйкли и в других книгах. Африка была для меня идеальным приключением. Без сомнений, это был уникальный шанс и единственная возможность побыть с родителями и увидеть жизнь, о которой я так много слышал, когда в Ханхайде и в первый год в Америке папа рассказывал нам с сестрой перед сном о своих приключениях в далеких джунглях. Проведя после этого почти шесть лет в детском доме Гудвилл, я почти не видел своих родителей. Я хотел сделать все возможное для тренера и команды, но после трудных размышлений понял, что выбора нет: нужно ехать в Африку. Годы спустя я понял, как сильно эта поездка повлияла на мои идеи о беге.
В те тринадцать месяцев, что я провел в Африке в 1961 и 1962 годах, моя работа состояла в том, чтобы охотиться на птиц, потрошить их и готовить для научной коллекции музея. Не было ни одного свободного дня. Мне не платили за это, так как папа считал, что сама привилегия заниматься таким делом – достаточная плата. Родителям за сбор редких птиц в обособленных лесных массивах платил Музей Пибоди в Йеле. Я помогал им вместе с несколькими африканцами. Единственное, что отвлекало меня от охоты на птиц, так это сбор насекомых для коллекции моего отца.
Все это время мы жили и работали в палатках. В мою помещался только спальный мешок. Большую часть дня я проводил в поле с дробовиком в руке и сумкой за спиной. Вечер мы с нашими африканскими помощниками Мохаммедом, Вазири и Баккали встречали у костра, а вскоре после наступления темноты я полз в свою палатку, где иногда писал в дневник при свете свечи. На рассвете я выползал наружу, чтобы подкрепиться маминой овсянкой и в одиночестве отправиться в лес на весь день. Я был настоящим хищником, и в 21 год мне это нравилось. Мне не нужны были деньги. Я мог целыми днями выслеживать новые голоса, новых птиц, и никогда не уставал от этого. Я чувствовал себя так же, как в Ханхайде, только теперь самой ценной добычей могла быть самая крошечная птица. Еда была отдаленной, второстепенной целью. Охота сама по себе была для меня наградой.