Я направился обратно. Мейер стоял возле нашей взятой напрокат машины и пил из банки апельсиновый лимонад; мне вдруг показалось чистым безумием, что он не сделал ничего, чтобы прикинуться туристом. Пол Диссат знал, кто я такой и где живу. Нетрудно выяснить, что Мейер дружит со мной и мы часто вместе занимаемся какими-то непонятными делами.
Хотя Диссат и верил, что я благополучно утонул возле чудесных пляжей Гренады, он вполне мог предположить, что я послал письмо Мейеру.
Мейер с беспокойством посмотрел на меня:
— Что, черт возьми, произошло, Трэв?
Я не мог выговорить ни слова. Тревога заразительна. Мейер сел в машину и резко вырулил на проезжую часть. Наконец я сумел выдавить из себя два слова:
— Не торопись.
Больше я ничего не сказал до тех пор, пока мы не приехали в мой паршивый мотель. Я попытался улыбнуться Мейеру:
— Извини. Не понимаю, что со мной…
Я стоял спиной к нему, глядя в щель побитых жестяных жалюзи на боковую стену ресторана, вдоль которой тянулся ряд мусорных баков. Потом я заговорил очень быстро, время от времени невпопад похохатывая:
— Это старая история о храбром и благородном охотнике, неслышно пробирающемся в джунглях по следу большой чёрной пантеры и начинающем понимать, что пантера тоже вышла на охоту и, может быть, как раз в этот момент прячется вон за той толстой веткой впереди или за большим кустом в тени поваленного дерева, что её толстый черный хвост чуть подрагивает, а мощные мускулы перекатываются под гладкой черной шерстью, пока она готовится к прыжку.
Я всё время повторял себе, что этот сукин сын уже должен был скрыться, но до пятницы он не собирается этого делать…
— Трэвис, давай немного помедленнее.
Старину Мейера мне никогда не удавалось обмануть. Я сел на кровать. Все мы дети. Мы делаем вид, что повзрослели, чистим пуговицы и медали. Мы так здорово притворяемся, что настоящие взрослые принимают наше поведение за чистую монету. Каждый из нас научился выполнять всякие хитрые штуки и делать важный вид. Я избрал ленивую ироническую браваду, дружелюбное безразличие. Рыцарь с жестяной трубой в руках, скачущий на спотыкающемся Росинанте, рыцарь, который не допускает, что с ним может произойти что-нибудь по-настоящему серьезное. И он не осмеливается в этом признаться даже самому себе. Может быть, в каком-то извращенном, перевернутом виде Пол Диссат — это мое отражение, которое я увидел, зайдя в балаган с кривыми зеркалами, вариант Макги, говорящего по-английски с едва уловимым акцентом.
Взрослый мужчина сидел на своей кровати и чувствовал себя крошечной и беспомощной мошкой. С меня сорвали маску, и я превратился в гротескное изображение того Макги, каким я себя представлял.