Она ушла, я закрыл дверь каюты, принял горячий душ и снова забрался в постель. Проснулся в десять часов вечера, выпил галлон воды, съел полфунта сыра и снова лег.
В четыре часа утра я проснулся — мне показалось, что кто-то поднялся на борт. Я не сразу сообразил, что мне приснился кошмар. Я попытался вспомнить, но сон мгновенно улетучился. Нечего было и думать о том, чтобы снова заснуть. Сердце отчаянно колотилось. Ноги дрожали. Я встал, почистил зубы, чтобы избавиться от неприятного вкуса во рту, надел джинсы, легкие туфли и старую серую футболку и поднялся на палубу. Ни ветерка. Туман был таким густым, что огни на ближайшем причале окружал радужный ореол, а от дальних причалов доходило лишь слабое молочно-серое сияние. Слышался легким шелест накатывающих на песок волн.
Суда, стоящие справа и слева от «Флеши», едва виднелись, окутанные серым пологом тумана.
Мрачное послание Мейера не сразу дошло до меня. Все остальные не торопясь продвигались к могиле, оставалось завершить лишь одно путешествие — мое. Потом где-то далеко я услышал шипение горящей резины и тяжелый глухой удар, сопровождающийся настоящей симфонией самых разнообразных звуков. Удар был смертельным — какой-то мчавшийся сломя голову болван нашел свой путь в устланный шелком ящик, возможно, прихватив с собой сидевшую рядом девушку и ничего не подозревавших пассажиров встречной машины. Несколько минут спустя я услышал вой сирен, потом он стих, как мне показалось, совсем рядом.
Хватит философствовать, Макги, подумай лучше о том, что тебя так беспокоит, — о роскошном будущем с богатой вдовой. Я поднялся в рубку и устроился за штурвалом, положив скрещенные ноги на приборную доску. Мы так подходим друг другу. Она умеет доставить мне удовольствие. Мне нравится её кожа, её запах и ритм её движений — вся она. Мы много смеемся. Нам нравится обнимать друг друга после того, как всё кончилось. Мы непристойно шутим. Она любит заниматься любовью, и мне всегда удается удовлетворить её. Стараясь отблагодарить меня, она прикладывает немалые усилия, чтобы сделать наши отношения разнообразными и интересными. Ну а дальше-то что?
Я подхожу к зеркалу, смотрю на свое обветренное лицо бродяги, и мои глаза кажутся мне пустыми, а уголки рта безнадежно опущенными, и лишь призрак грустной собачьей улыбки бродит по моим губам. В зеркале мой нос кажется слишком большим, а кожа — зернистой. И с моего лица не сходит жалкая собачья усмешка. Её запах льнет к моему телу. Возникает ощущение, будто сделал ещё одну отметку в бесконечном списке.