Друид ударил посохом об пол. Чисто выскобленные, натёртые воском доски отозвались гулко, протяжно.
– Ваши слова услышаны Дубом и Омелой.
И обернулся к трактирщику, терпеливо дожидавшемуся окончания церемонии. Теперь друид не походил на вестника высших сил, превратившись в обычного посетителя заведения.
– Ну, показывай, что там у вас за корешки. Да, и вели приготовить чистую холстину и большой котёл кипятку. Вернёмся – лечить буду, и постояльца твоего и Султанку.
– Второй час после восхода – это во сколько? – спросил Егор, дождавшись, когда за друидом закроется дверь.
– Семь утра. Но явиться лучше заранее, не приведи Лес, опоздаем! С друидами, Студент, шутки шутить – себе дороже.
В голосе егеря угадывалась тревога.
«…похоже, обитатели Петровской обители совсем не просты…»
– Да ты не тушуйся, студент, когда ни помирать – всё одно день терять. Прорвёмся, клык на холодец!
– Тебя-то, дядя, как сюда угораздило?
Сокамерник, молодой, белобрысый, тощий, был весь словно на пружинках. На месте он не мог усидеть и трёх секунд – вскакивал, расхаживал из угла в угол, размахивал руками.
Другого это давно взбесило бы, но Виктору было плевать. Лучше уж такой беспокойный сосед, чем одиночество – сутки, месяцы, годы напролёт в тесной, четыре с половиной квадратных метра, камере, обитатель которой даже от двери с маленьким окошком отгорожен решёткой.
Поначалу это ему даже нравилось. Отставной капитан спецназа и в жизни-то не отличался компанейским нравом – а после развода и вовсе свёл общение с людьми к минимуму. Делал исключение разве что, для одного-двух сослуживцев, живших в его родном Екатеринбурге. Мучительные месяцы в переполненном СИЗО лишь укрепили его мизантропию, и тяготиться отсутствием контактов с себе подобными (конвоиры, парикмахеры и прочая тюремная шушера не в счёт) он стал только через год. Понадобилось ещё два, чтобы в полной мере осознать, почему одиночное заключение считается самой суровой формой наказания.
– Как тебя звать-то? Погоняло есть? Человек, вроде, солидный… Не из блатных? Чё молчишь как рыба об лёд?
Одиночка имела и свои положительные стороны – Виктор избежал неизбежного воздействия тюремной среды. За годы, проведённые за решёткой, он так и не обзавёлся кличкой, оставаясь безликим «осужденным номер…».
– Так не расскажешь? С чего в крысы-то подался, а? Жизнь припёрла?
– В какие ещё крысы?
Белобрысый оживился – сосед, наконец, подал голос.
– Как это – в какие? В черные, норвежские.
– Ты базар-то фильтруй. – посоветовал Виктор. Разговаривать не особенно хотелось. – Мне-то похрен, а с другими можешь и нарваться. За крысу – порвут очко на британский флаг.