Останки медведки, только здоровенной, размером с кошку. Эти существа проделывали ходы в толще Ковра, питаясь насекомыми, личинками, мелкими змеями и прочей живностью. На поверхность выбирались редко – видимо, эту выгнала наверх дождевая вода, затопившая скрытые в глубине ходы и галереи.
Сергей пригляделся: пустые хитиновые оболочки были шершавыми, словно изъязвленными крошечными свёрлами.
Так и есть. Работа Пятен.
Он шумно втянул носом воздух. Пятна движутся бесшумно и к тому же, обладают способностью к мимикрии. Их выдаёт только запах, едкая вонь нейротоксина, которым Пятна парализуют добычу – от мелких многоножек до чересчур беспечного барахольщика. Парализуют, облепляют недвижную жертву и сутками остаются на месте, постепенно растворяя и поглощая ещё живую плоть.
Вроде, ничем подозрительным не пахло.
"…что ж, уже хорошая новость…"
Посочувствовав невезучему созданию, Сергей пошагал дальше, высоко задирая колени и не забывая через каждые десять- пятнадцать шагов останавливаться и старательно принюхиваться. Он пересёк площадь, оставил справа обомшелый столб, в котором едва угадывался памятник Маяковскому, и углубился в перспективу Тверской.
Засаленный кусок картона, косо висящий над дверью, гласил: «СТАРЬЁ БИРЁМ». Кому не надо, кривясь, проходили мимо, – мало ли на Речном такого добра. Кому надо – обращали внимание на аккуратно вычерченные точки над «Ё». А кто был действительно в курсе, заглядывал и вежливо здоровался.
Если было с кем. Хозяин лавчонки сидел на месте далеко не всегда – скорее, по особым случаям. Сегодня был как раз такой.
Впрочем, «лавчонка» – это громко сказано. Клетушка. Две стены нормальные, в облупленной голубенькой краске, две другие – фанера, гипсокартон, обычные для подобных времянок. Подобных в бывшем большом зале Северного Речного Вокзала столицы нарезано – не сосчитать. Попади сюда человек не понимающий – сплюнул бы под ноги: «что за клоповник»? Знающий же (а другие сюда захаживали нечасто), наоборот, понял бы, что оказан ему немалый почёт, не то, что иным-прочим.
– Здравствуй, дарагой Яцек-джан, и ты, Чекист, будь здоров!
Дядя Рубик знал с кем как здороваться.
На столе уже был собран чай, плошки со сладкими даже на вид кусочками – медовая пахлава, гата, назук.
– Прости, уважаемый, – Чекист слегка нервничал. – По какому случаю такая честь? Почему не в «Б.Г.», как обычно?
– Эээ, беге-шмеге… Сегодня разговор будет серьёзный. Там музыка-шмузыка, Мессер ваш, дурак, Светлану тискать затеет – а она с Костей-Берсерком сейчас. Парень горячий, зашибёт вашего Мессера, и ножик не поможет. Поговорим спокойно, да?