Чекист с готовностью кивнул. Яцек-Обрез, напротив, прищурился.
– Ты помнишь, конечно, что счёт у вас остался, незакрытый. А счета – это такая штюка, которые обязательно надо закрывать. Иначе люди не так поймут, э?
– Мы же, вроде договорились? – Яцек отвечал негромко. – Будут подходящие заказы – выполним в счёт долга. Мы своё слово держим.
– Так а я о чём, дарагой! – обрадовался армянин. – Я вас очень уважаю, и хороший заказ вам подготовил. Прямо, сказал бы, шанс!
Армянин почесал мизинцем седой висок, чёрный камень в его перстне тускло блеснул. Чекист хотел было задать вопрос, и даже открыл для этого рот, но спутник наступил под столом ему на ногу. Куда торопиться? Раз позвал – сам всё скажет.
– Ко мне пришёл один… э… человек, попросил об услуге. Для этого дела нужна крепкая команда, и я сразу о вас подумал. Нэ стану обманывать: дело нэпростое, савсэм, савсэм, нэпростое…
Только случайный человек (который, как уже было сказано, сюда вряд ли попадёт) не заметил бы, что Рубен Месропович Манукян, известный всему Лесу, как Кубик-Рубик, немного нервничает, отчего так усилился его армянский акцент.
– Да чего я говорю? Вы сильные, смелые – справитесь! Половину… нэт, две трети долга разом закроете!
Яцек повел носом.
– Варпет Рубик, мы вас бардзо уважаем, кажды повье… скажет! Но, пшепрашем, трохэ вьенцей… поконкретнее! А то, сдаётся мне, что-то не так с этим заказом, не обижайтесь, проше…
– Какие обиды, а? Дело, ты прав, такое, особенное. Заказ… в общем, заказчик – из Петровской Обители.
Чекист протяжно присвистнул.
– Нэ свисти в доме, дарагой, – упрекнул Рубик – дэнэг нэ будэт.
– Когда денег нет – это плохо. – не стал спорить Чекист. – Только, поправьте, если ошибаюсь: вы хотите, чтобы мы вписались за дру…
Яцек хлопнул ладонью по столу так, что блюдца со сладостями подпрыгнули.
– Вот видишь, уважаемый… – наставительно заметил дядя Рубик. – Твой друг хорошо всё понял, но лишних слов говорить не стал. И правильно, мало ли кто услышит? Стены здесь – сам видишь…
И постучал согнутым пальцем по фанере. Для этого не пришлось даже вставать – габаритами помещение мало отличалось от кухонь в панельных пятиэтажках.
– Вот зачем так торопишься, а? Сидим, чай пьём, назук кюшаем, беседуем. Эх, молодёжь… Фрунзик-джан, чай уже холодный, да? Нэпорядок…
В клетушку прошмыгнул чернявый пацанёнок. Водрузил на стол новый чайник и, чуть помявшись, произнёс, обращаясь к Кубику-Рубику:
– Кнэрэс, папикэ, байц ми тэ кэз чи цавум эм айд марджанц?[5]
Старик вспыхнул и гневно свёл брови:
– Сколько раз было велено – говорить на языке гостя! Амачир!