Алексей взял документы и, разворачиваясь, взглянул на стоявшую рядом со стулом штабного офицера саблю в таких знакомых ножнах. По всей видимости, тому представленный Сенцовым подарок понравился.
В животе у Лёшки с утра ничего не было, и, как говорится, «кишка кишке там марш играла». Перекусить удалось лишь тройкой сухарей, запитых тёплой водою из фляги.
Там же, при перекусе, Алексей сообщил Матвею, что быть при нём у дядьки пока не получится, и у него есть теперь выбор: или же своим ходом следовать в батюшкино имение, или же оставаться нестроевым солдатом в том полку, где ему и самому теперь придётся в унтерах служить.
Тот только всплеснул руками.
– Да как же я вас, Ляксей Петрович, оставлю-то тут одного?! Что же я нашему барину-то отвечу там, в имении? Да как же я ему на глазах-то один покажусь?! Нет уж, Ляксей Петрович, коли вместе мы сюда приехали, так, Бог даст, и домой вместе поедем, как вот только с туркою уже замиримся. Ты, Ляксей Петрович, значится, с офицерским шарфом и при полном параде будешь, а я уж так, по-стариковски за тобою перед нашим барином встану, – и старый солдат скромно улыбнулся.
Уже вечером к одуревающим от скуки и жары Лёшке с Матвеем наконец-то подошёл Сенцов и позвал их за собой. Был он в весьма приподнятом настроении. Как-никак это хлопотное суточное дежурство при штабе было позади, и теперь уже можно было вернуться в свой родной полк.
– Ты, главное, там по струнке стой и глазами высокое начальство ешь. Наш полковник шибко любит уставного унтера, да и офицера такого же он тоже любит, – поучал прапорщик Алексея. – Он, конечно, поначалу строгим тебе, небось, покажется, но вот потом, уже когда послужишь с ним немного, поймёшь ты его и обязательно полюбишь. Справедливый он командир у нас, а это главное. За спины солдат никогда не прячется и своих людей Колюбякин всегда бережёт. У нас даже порки-то не бывает, как вон у того же Думашева или в каких-нибудь других полках, или же в отдельных батальонах.
Под эти рассказы о жизни полка, о его делах и об офицерах прошли они так версты эдак три. Всюду в лагере разжигались костры, возле которых солдаты готовили свой нехитрый ужин, состоявший, как правило, из каши, сдобренной мясцом или салом. Несмотря на свою немудреность, дух от этих котлов доносился до путников одуряющий и весьма аппетитный, а во рту у Лёшки давно уже стояла голодная слюна.