Это была знакомая картина. Но Барни никогда не предполагал, что ему самому придется играть главную роль в подобной сцене. Он заговорил, и пальцы стенографиста проворно задвигались. Он мог представить, как материалы сегодняшнего дня будут выглядеть в отчетах комиссии по расследованию, — жесткие, неприукрашенные, в отличие от осторожных сообщений прессы.
Кич начал сравнительно спокойно:
— Мистер Корнелл, во время войны вы служили в спецподразделении, не так ли?
— Да.
— В какой период и какова была ваша сфера деятельности?
— Я был направлен на Балканы, с сорок третьего по сорок шестой годы.
— А после этого?
— Специальный агент, прикомандированный к госдепартаменту.
— Ваш непосредственный начальник?
— Пол Эвартс.
Кич взмахнул стопкой бумаг:
— Это отчет о вашей деятельности на Балканах во время войны. Весьма похвальный по большей части. Вы вели себя как храбрец и патриот. Однако здесь имеется некий документ, свидетельствующий, что в октябре и ноябре сорок четвертого года вы отсутствовали на службе, вас считали попавшим в плен, раненым или убитым. Это так?
— Что я отсутствовал на службе? Был ранен? Убит?
— Перестаньте, пожалуйста. Где вы находились в этот период?
— Пробирался в Софию. Меня сбросили с парашютом, и я сломал ногу. Пытался приземлиться в стог сена, но парашют выбрал каменный карьер.
— Это было за линией фронта?
— Да.
— Расскажите нам, пожалуйста, что случилось с вами после этого.
— Меня подобрали местные крестьяне. Они видели, как я упал. Они перенесли меня к себе и вылечили ногу, правда, боюсь, не совсем удачно. Они прятали меня почти два месяца, до тех пор, пока я не смог связаться со своими коллегами в Италии.
— Давайте не будем так быстро разделываться с этими двумя месяцами. Значит, вы говорите, что вам помогли и дали убежище местные крестьяне?
— Да.
— Они не сообщили о вас врагам?
— Нет.
— Вы помните имена этих крестьян?
— Мужчина по имени Игорь Страсски и его жена Мария.
— Знали ли вы в то время, что это русские агенты?
— Нет.
— И они не сообщили вам, что являются вашими союзниками?
— Нет. Сказали, что они болгарские крестьяне, подпольщики. Во время пребывания у них я не заметил никаких признаков шпионской деятельности.
— В это трудно поверить.
— В наше время, сидя здесь, во многое трудно поверить.
Стоя сейчас в раскачивающемся троллейбусе, тесно прижатый к держащейся за поручень девушке, он видел перед собой сердитое худое лицо Кича. Возле двери защелкали вспышки фотокамер, с галереи донесся шум. Председатель стукнул молоточком. Стрелки часов, висевших над его головой, неумолимо двигались вперед, приближая неизбежное. Он понимал, куда клонит Кич. Всё было тщательно подготовлено и спланировано — построить здание обвинения на одном-единственном слове.