Молодую женщину подвергали чудовищным пыткам. Били, жгли, резали. Насиловали многократно. Она кричала, звала на помощь, и эти отчаянные призывы вонзались в самое сердце, кромсали его.
И наконец он увидел убийство. Убийство, которое никак нельзя было назвать непреднамеренным. Хотя кто его знает: Фрэнку не достало сил еще раз пересмотреть сцену, чтобы убедиться. Одно было ясно: смертельный удар нанес Шарон.
Шестьдесят с чем-то минут варварства, которому нет имени. Потом экран почернел.
Фрэнк встал, шатаясь. Потом бросился в кухню, и его вывернуло наизнанку прямо в раковину. Он постоял какое-то время, держась за стену. Того, что он только что видел, Фрэнк даже не мог себе вообразить. А ему еще казалось, будто в этой области его воображение не знает границ… Шайка негодяев!
Это всего лишь проститутка, Фрэнк. То был несчастный случай. Что-то пошло не так…
Фрэнк стучал кулаком по стене. Вопил от бешенства. Снова и снова пил воду, ополаскивал лицо. Но можно ли так просто стереть эту грязь?
Он вернулся в гостиную, завалился на кушетку. В зловещей тупой тишине. После шока вопросы проносились в его уме и сгорали, будто астероиды. Как к Форестье попал этот фильм? Как Эрманн мог столь бессовестно лгать мне? Как мог я быть таким простаком, чтобы поверить? Таким наивным, чтобы… Именно этот последний вопрос терзал его сильнее прочих. Делал пьяным от гнева.
Он даже подумал, не отправить ли фильм на телевидение, в газеты. Широко обнародовать. Выложить в сети.
Но мало-помалу остыл. Действуя таким образом, он подпишет смертный приговор себе и своим людям. Нужно отдать кассету Эрманну, а главное, не говорить, что смотрел этот ужас. Так или иначе, уже слишком поздно. Шарон и его сообщники останутся безнаказанными. И начнут сызнова, Фрэнк был в этом уверен. Может, они уже сотворили нечто подобное. Не просто садомазо, во время которого что-то пошло не так. Трое душевнобольных, наделенных властью, трое садистов худшего толка. Присвоившие себе право удовлетворять свои самые низменные инстинкты, не признавая никаких запретов. Глубоко презирая свою жертву, не испытывая к ней ни малейшего сочувствия. Видя в ней добычу, которую можно растерзать. Больше ничего. Не женщину. Не человека. Даже не живое существо.
Бедная девушка, погибшая в жестоких мучениях, никогда не будет отомщена.
Ему хотелось плакать, но сухие глаза горели. Этот негодяй мне солгал… А раз солгал в этом, мог также…
Он снова схватил чемоданчик, стал лихорадочно рыться в бумагах. Исподтишка подкрадывался страх. Только бы я ошибался! Только бы ошибался…