— Нужно уметь ко всему приспособиться! Не хочу, чтобы ты учудила что-нибудь, когда дело близится к завершению.
— Если ты здесь останешься, я могу учудить, будь покоен…
Она встала ценой мучительных усилий.
— Запросто может так статься, что ты и вовсе не проснешься, комиссар…
— Вы угрожаете мне, мадемуазель де Гревиль?
Казалось, его все это забавляло. Но Марианна догадывалась, что каждое ее слово вонзалось, словно кинжал.
— Убирайся, и чтобы ноги твоей здесь больше не было, — прошептала она.
— Не ты, Марианна, мне отдаешь приказы.
Она укрылась в ванной. Фрэнк терпеливо ждал. Но не слышал, чтобы шумела вода в душе или в раковине. Через двадцать минут вошел. Марианна развалилась на табурете.
— Ты собираешься сидеть здесь всю ночь? Боишься ты меня, что ли!
— Тебя? Придумаешь тоже!
— Тогда иди ложись…
— Лучше я буду спать в сортире. Что угодно, лишь бы твоей рожи не видеть!
— Слушай, малышка, тебе выбирать…
Опять малышка, два раза подряд. Еще немного — и она взорвется.
— Либо я остаюсь, либо пристегиваю тебя к кровати. Тебе решать, что лучше…
— Ты в самом деле подонок!
— А ты — капризная девчонка.
Она вернулась в комнату, села на стул, закурила. Ненависть так и бурлила в крови. Он устроился в кресле, с выводящим из терпения спокойствием ожидая продолжения. Его присутствие было худшей из пыток.
Марианна что угодно бы отдала, лишь бы он ушел.
— Ты в самом деле решил достать меня окончательно? Это тебя забавляет?
— Выслушивать оскорбления каждые тридцать секунд? Честно говоря, не слишком! Но если тебе от этого легче… Давай, не стесняйся.
Она залезла под простыни, повернулась к нему спиной:
— Пристегивай меня и убирайся.
Стало быть, наручники она предпочитает его присутствию.
— Я как-то не подумал прихватить браслеты… Считал, что они больше не нужны.
Марианна приподнялась, повернулась к нему. Гримаса боли исказила ее черты.
— Выйди из моей комнаты…
— Это не ТВОЯ комната, Марианна. И не ТВОЙ дом. И я не ТВОЙ раб. Тебе здесь ничего не принадлежит. Ни здесь, ни где-то еще.
В ее глазах заплясали тени. Еще более черные, чем сами глаза. Фрэнк нарочито улыбнулся ей. Пусть думает, что он не страдает, что ему все равно. Пусть выплеснет наконец свой гнев. Это рискованно, ему ли не знать. Но она так слаба, что бояться особо нечего, разве только ее гнева. Гнева, который он пытался в ней разбудить. Чтобы она взорвалась, излила свои чувства. Освободилась.
Что за паскудная игра!..
Она снова легла, по-прежнему спиной к нему. По-видимому, прекратила борьбу. Значит, опять провал. Фрэнк оставил гореть настольную лампу, смотрел на ее плечи и затылок. На то, как нога под простыней дергается, отбивая такт.