— Кэмбер!
Он погасил прожектор. Его голос, доносящийся из темноты, был устрашающе близок. Я приложил палец к губам, увидев, что Ленни повернула ко мне голову.
— Кэмбер! — снова крикнул он. — Я знаю, ты где-то рядом.
Полли смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Я ухитрился улыбнуться ей, не отрывая пальца от губ.
— Послушай, Кэмбер, — громко продолжал Монтец. — Ты можешь притвориться покойником, но я знаю, что ты меня слышишь. Я недооценил тебя, думал, ты ничтожный слизняк. Это непростительная ошибка. Ну ладно, ещё не всё потеряно. Мы можем договориться.
Он сделал паузу. Это был хорошо рассчитанный психологический ход. Я с трудом подавил искушение вступить с ним в спор.
— Хорошо, Кэмбер, я понимаю, что ты меня слушаешь. Вот мое предложение: отдай ключ, и я вручу тебе десять тысяч долларов, которые у меня с собой. Забудем прошлое. Если Ленни у тебя в лодке, я её не обижу. Если желаешь с ней поразвлечься, она твоя. Я вмешиваться не стану.
Алиса наблюдала за мной с каменным лицом.
— Кэмбер, я жду ответа.
Заплакала Полли. Склонившись над ней, Алиса начала успокаивать ее.
— Кэмбер! Я не из тех, с кем шутят. На мне многие обожглись. Я слышу, как плачет ребенок, знаю, что ты там. Кэмбер, ответь!
Хныканье Полли прекратилось. Алиса продолжала шептать ей что-то на ушко. Ленни больше не смотрела на меня. Она лежала на носовой скамье, спрятав лицо в ладонях.
— Понятно, Кэмбер. Теперь слушай. Твоя посудина не чета моей. При мне оружие, и я знаю, что мне нужно. Я не люблю угрожать, но когда меня вынуждают, не останавливаюсь ни перед чем. Спроси Ленни, на что я способен. Я предлагаю тебе честную сделку. Ты согласен?
Он снова сделал паузу. Потом, не дождавшись ответа, запустил мотор и двинулся к югу.
Толстый монстр угостил меня сегодня ленчем. И хотя произошло это всего несколько часов назад, ленч был уже частицей памяти о далеком прошлом — памяти, включавшей пряный вкус самых изысканных блюд, которые мне доводилось пробовать.
Он также допьяна напоил меня и дал мне возможность познакомиться с различными оттенками душевной подавленности и страха. Сейчас я сидел, склонив голову к коленям, в одежде, пропитанной кровью его сообщников.
Трудно сказать, почему я больше не боялся. Возможно, слишком устал. Меня не покидало близкое к эйфории чувство, не скажу, что это была радость или удовлетворенность своими действиями, хотя оно было из категории приятных. Так или иначе, эйфория проистекала из абсолютно ни на чем не основанного ощущения, даже уверенности, что все, что могло со мной произойти, уже произошло.