Внезапно умолкла батарея, какой-то миг поле сражения сковала тишина, и вдруг Федя услышал громкое, ревущее:
— …ра-ра! а-а-а!..
И, захлебываясь, яростно зататакали пулеметы с той стороны. Федя увидел, как из наших окопов волной выкатились маленькие черные фигурки и побежали по белому полю, и, удаляясь, летело над ними:
— …а-а-а-а!..
«Так ведь это же наши в атаку пошли! — блеснуло в Федином сознании. — Это они «ура» кричат».
Взглянув на поле, он увидел на нем несколько лежащих темных фигурок. Он не заметил, как они упали. «Убили…» И уже бой не казался Феде игрушечным. «А вдруг там отец…» И от этой мысли у Феди запрыгал подбородок. Он не видел, как темные фигурки добежали до вражеских окопов, он даже не услышал взрывов нескольких гранат и сухую винтовочную перестрелку, он пропустил то мгновение, когда тишина упала на округу… Федя все смотрел и смотрел на тех, маленьких, недвижимых, лежащих на белом поле. «Их убили…» — И все цепенело в Феде.
— Федо-ор! — кричал отец Парфений. — Дмитрий Иваныч приказал ехать!
«Дмитрий Иваныч… Значит, жив!»
Федя стряхнул с себя оцепенение и сразу услыхал за спиной ржание лошадей, крики; и все там, в деревне, было возбуждено, шумело и двигалось.
Отец Парфений уже запряг Гнедка в свою походную кухню и Мишку-печатника привязал сзади.
— Поехали! Выбили наши офицериков-то!
Опять тот же обоз двинулся прямо через поле в освобожденную деревню. На поле уже не лежали темные фигурки, Федя забыл о них, ему передалось общее возбуждение, и уже война и этот бой не казались чем-то страшным.
При въезде в деревню Федя вдруг увидел островок окровавленного снега, яркий, темно-алый островок… Никто не обращал на него внимания — быстро ехали мимо подводы, люди весело перекликались, а Федя все смотрел туда, где остался этот красный снег.
«Кровь, человеческая кровь… Кого-то ранили. Или, может быть, убили. Убили…» Федя содрогнулся от этой страшной мысли — он вдруг понял ужас происходящего: люди убивают друг друга…
— Типографские! С медведем!
— Сюда давай!
— Для вас хата приготовлена.
Гаврилин приказал.
— Не ранен он? — сорвавшимся голосом спросил Федя у красноармейца с белой культяпкой вместо правой руки.
— Целехонек! Ну и командир у вас! Отчаянный!
Федя хотел что-то еще спросить об отце, но слова застряли в горле — мимо санитары в забрызганных кровью халатах несли носилки. На них лежал Яша Тюрин. Федя спрыгнул с телеги и, чувствуя, как мелко начинают дрожать колени, пошел рядом. Лицо Яши было мертвенно-бледно, в крупных каплях пота, черные густые волосы прилипли ко лбу. На Федю смотрели огромные глаза, до краев заполненные болью.