Отец хмурится:
— Потерпи! Раздавим контру, жизнь настоящая будет.
Федя жует черный хлеб с маленькими угольками в корке, чай с сахарином хлебает и на отца смотрит. Большой у него папа: в комнату войдет — в двери голову пригибать нужно. И сильный: Федю с мамой зараз поднимает — маму правой рукой, Федю — левой. А руки у него добрые, ласковые и почернелые от типографской краски.
— Сегодня, Федюха, можно тебе попозже явиться. Делов особых с утра не ожидается. На митинг к оружейникам пойдем.
— Пап, а про что митинг?
— Революционный комитет решил создать рабочий отряд. Деникин на Москву прет.
Мама перестала посуду мыть, пригорюнилась — ровно тучка на лицо набежала. И почему у нее так морщинок много?
— Мить!
— Что? — Отец уже сапоги надевает.
— А не может так, чтоб Деникин нас одолел? Армия-то у него здоровущая.
Перестал отец сапоги надевать, опять хмурится.
— Несознательная ты еще, Дуся. Не может нас Деникин сломать.
— Почему?
— Потому, что нам лучше смерть, чем старая жизнь. И весь мировой пролетариат за Советскую Россию. Поняла?
Мать только вздохнула. В часах-ходиках открылись дверцы, и кукушка прокуковала восемь раз.
— Так ты, Федя, не торопись особо.
Отец ушел. Федя не спеша оделся, полистал книжку, где на картинках нарисованы чудесные дальние страны под синими небесами, в которых растут пальмы и живут огромные слоны; когда отвернулась мать, съел ложку капусты с красными крапинками моркови и отправился в город. Чего дома сидеть, лучше погулять.
В переулке было жарко, безлюдно. В пыли купались куры. На заборе, как всегда, сидела Любка-балаболка и махала босыми ногами в цыпках. Любка вся рыжая, в веснушках и насмешница. И у нее очень большие уши. Федя на всякий случай отвернулся от Любки. Ну ее. Еще придумает что-нибудь. Но Любка сказала даже, пожалуй, заискивающе:
— Здравствуй, Федя! На работу?
— А то куда же!
— Федь, знаешь что?
— Чего?
Любка спрыгнула с забора и стала выше Феди. И зачем такая вымахала? Девчонке ни к чему.
— Федь, принеси мне три маленькие буквочки.
— Нет.
— Ну две.
— Отстань!
— Ну одну, а? А я тебе штык от винтовки подарю. Тот, что вчера нашли.
Федя задумался.
— Вечером поглядим.
Любка засмеялась, зубами белыми засверкала.
— Ага, вечером. Слышь, а медведь твой как?
— Как. Обыкновенно. Чего ему сделается!
Любка подумала о чем-то и опять пристала:
— А что сегодня в газетах написано?
— Пойди в город и почитай.
— Неохота. Далеко идтить.
— Ну и дура!
— Сам дурак!
Федя повернулся и пошел в город.
— Федя-а! — догнал Любкин голос.
Повернулся. Стоит Любка, ветер к ее рыжим волосам ластится.