Так что же может означать меланхолия? Вот чудно! Печально сделалось Феде от этого слова. И вдруг он догадался. Ну, конечно! Меланхолия — это такая девушка, очень красивая и одинокая. Она живет в той далекой стране под синими небесами, что нарисована в Фединой книжке. Живет она там одна и ждет, когда за ней приедет парень в зеленой гимнастерке и с красной звездочкой на фуражке. Он приедет, увезет ее в Советскую Россию и будет ей играть на гитаре и петь, как Сашка-цыган из Задворного тупика:
Полюбил всей душой я девицу,
За нее жизнь готов я отдать.
Бирюзою украшу светлицу,
Золотую поставлю кровать.
И здесь издалека медные удары поплыли: бом-бом-бом… Звонарь на церковной колокольне звонит. Церковь хоть и далеко, а везде слышно звон этот. Одиннадцать бомбомов. Скорее в типографию! Ведь Феде надо еще своего Мишку проведать.
А типография — вот она, рядом. Около стеклянных дверей типографии два каменных льва дежурят. Сели, как собаки, и зажмурились. Ленивые. Федя любит этих львов. Они всегда дремлют, а зеленоватый гранит, из которого они сделаны, кажется прохладным и таинственным. Особенно нравится Феде лев, что сидит справа: у него нос треснул, и от этого льва немножко жалко.
Рядом на фанерном щите сегодняшний номер «Коммуниста» прикреплен. Люди сгрудились, читают. Федя протолкался через толпу к самой газете. В рамочке: «Вторник, 19 августа 1919 года». Тут же: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» И еще: «Цена 65 коп.».
Рабочий в замасленной спецовке вслух читает передовую «Танец мертвецов».
— «Мы говорим сегодня, — торжественно читает он, — как бы ни бесилась белая контрреволюция, сколько бы ни присылали Деникину пушек капиталисты Англии и Франции, — нет такой силы, которая сломила бы нас, в жестоком бою обретших свободу! — Прервался голос от волнения, закашлял рабочий и дальше читает: — Но сейчас грозное время. Деникин рвется к сердцу нашей революции — красной Москве. Так пусть же набатом звучит клич: все на борьбу с Деникиным!»
Вокруг — толчея, жаркое дыхание. Вспыхивает разговор.
— Ишь ты! Все на борьбу!
— Во пишуть! Аж под грудками заходится.
— Белякам все одно — крышка!
— Ета ишо поглядеть надо.
— А ты што? За Деникина?
— Зенки не пяль, не застращаешь. У нас свободомыслия.
— Намедни на Дворянской опять советчика стукнули.
— Ей-богу?
— Истинный крест. Свекор видел, как в телегу ложили.
— Всех не перестукают!
— Точно! Нас миллионы!
— А их что, меньше?
— Заткнись, контра!
Начинается спор.
Федя отвернулся, читает заголовки в газете: «Борьба с сыпным тифом», «Да здравствует красный террор!», «У белых рабочие умирают с голоду».