Костры на площадях (Минутко) - страница 76
— Да… — И тут Федя заплакал вдруг и уткнулся в жесткую отцовскую щеку.
Потом трое взрослых, таких хороших мужчин, посмотрев друг на друга и с облегчением вздохнув, ушли из тесной комнатки с табличкой «Коммунист» на двери, и Давид Семенович сказал уже через порог:
— Там на столе есть кое-что. Закуси.
Дядя Петя добавил:
— И поспи немного. Перед дорогой необходимо.
Федя услышал, как Давид Семенович весело запел в коридоре:
На столе под газетой с большой статьей «Картофельный фронт» лежал на тарелке кусок холодной вареной баранины с прожилками, похожими на стекло, две серые лепешки, в стакан с откушенным краешком был налит домашний квас, и в нем плавала крохотная соломинка. Давно Федя не ел такого вкусного обеда. Поев с аппетитом, он лег на диван, и сейчас же пружины сказали несколько странно:
— Дзю-юба…
У Феди было и грустно, и легко, и как-то ново на душе. Он стал думать о Мишке-печатнике, и почему-то уверенность появилась в нем, что он обязательно найдет его там, на фронте. На фронте! «Я поеду на фронт! — и смятенно и счастливо думал Федя. — Я буду драться с беляками за нашу красную революцию».
…Из-под дивана вылез странный зверек, и Федя сразу понял, что это Дзюба. Вот ты какой, Дзюба! Он был немного больше кошки Ляли, серый и с длинной хитрой мордочкой, притом на его носу сидело пенсне, точь-в-точь как у Давида Семеновича. Еще у Дзюбы были редкие седые усы и пушистый хвост.
Федя замер на диване — он знал: стоит ему шевельнуться, и Дзюба исчезнет… Дзюба поводил по сторонам своей хитрой мордочкой, потом подбежал к книжному шкафу, открыл его, достал толстую книгу, отволок ее к столу, покряхтел, взобрался на стул.
«Читать будет!» — догадался Федя.
Так и есть! Дзюба открыл книгу и углубился в чтение, переплет он поднял маленькой лапкой, и теперь его мордочку не было видно…
Федя взглянул на переплет и сжался от ужаса: переплет черный, и на нем написано белыми буквами: «Тиф!!»… И вдруг непонятно как Федя очутился на Киевской, и она была совершенно пуста и страшна, и по улице катилась черная карета, и из нее торчало много босых синих ног и ног в лаптях, и самое ужасное было то, что карета катилась сама по себе — в нее была запряжена та костлявая лошадь с печальными чернильными глазами. Карета катилась прямо на Федю, он хотел убежать, но ноги не двигались; он хотел закричать, но голоса не было…
Внезапно две ноги с грязными пятками зашевелились, и из кареты стало вылезать что-то страшное, мертвое и в то же время живое, с головой, похожей на куриную, а там, в глубине кареты, пели глухие голоса: