Спорить было бессмысленно — шлафрок мой и правда был из шелковой парчи.
— Довольно любезностей, — сказал я. — Выпей кофе.
Он поворотил нос от моего предложения:
— Есть что покрепче?
— Макгрей, шесть утра на часах.
— И что с того?
Лейтон поклонился и отправился за спиртным для него.
Макгрей развалился в одном из кресел, вытянул свои длинные конечности и бросил оценивающий взгляд на дубовые панели и кровать с балдахином.
— В неплохой развалюхе ты, оказывается, ночуешь, Фрей! Хоть как-то оправдывает твой чертов снобизм, — он цокнул. — Ну, отчасти.
Я улыбнулся уголком рта, опустился в кресло и отпил кофе.
— Я обожал праздновать здесь Рождество, — едва выдавил я из себя.
Макгрей кивнул:
— То есть… теперь это все твое?
Это было логичное предположение. Дядя Морис никогда не был женат, а единственные дети, которых он прижил (по крайней мере, по его словам), умерли в раннем возрасте.
— Дядя не раз говорил, что так и будет, но зная, какой он… каким он был, следует полагать, что вряд ли он оставил завещание. Лоуренс, мой брат, может подать в суд, чтобы получить свою долю.
— Лоуренс? Тот самый козел, ради которого тебя бросила невеста?
Я грохнул чашкой по блюдцу.
— Тебе обязательно каждый раз об этом напоминать? Ты, черт возьми, прекрасно знаешь, кто он такой.
— Ну все, все! Не рычи. А что там с твоими младшими братьями?
— Элджи и Оливер ему не кровные родственники.
— Ах, точно! Они же от той стервы, твоей мачехи.
— Вот именно. И даже если бы у них было право претендовать на долю, сомневаюсь, что им захотелось бы управлять имением такого размера. Элджи слишком творческого склада, чтобы вести хозяйство. А Оливер… ну, он просто Оливер.
В этот момент вернулся Лейтон и поставил перед Макгреем графин односолодового виски и стакан, в котором уже плескалась добрая порция оного.
— Я так понимаю, похороны уже состоялись.
Я тягостно вздохнул.
— Мероприятие — тоскливей не придумаешь. Из родственников приехал только Элджи. Остальные сплошь были дядиными кредиторами и арендаторами, и всех их куда больше интересовало, как его смерть повлияет на их дела.
Лейтон незаметно вышел — вероятно, его задели мои слова.
Я поставил свой кофе на столик и потер лоб.
— Макгрей, меня ждет миллион неотложных дел. Мне жаль, что тебе пришлось проделать такой долгий путь зря, но ты должен понять, что после всего случившегося я не могу вернуться в Шотландию.
Поначалу я старался не смотреть на него, ожидая, что он, как обычно, взорвется негодованием. Однако он молчал, и когда я все-таки перевел на него взгляд, то обнаружил, что он прикусил губу. Впервые в жизни суровый, несгибаемый Девятипалый Макгрей явно испытывал смущение и неловкость.