— Почему же?
— Я не исключаю первую возможность, но если бы это было делом рук самоубийцы — или нескольких самоубийц, — то мне непонятно, зачем они позвали Катерину. Или зачем оставили ее в живых.
— Может, она понадобилась им для исполнения ритуала.
— Для какого-то смертельного обряда? — предположил я. — Например, для искупления грехов?
— Ага, и это объяснило бы то, что слышала Катерина. Посмотрю у себя в книгах.
— А я подумаю, как это могло быть устроено с технической точки зрения… чтобы убить их всех, но не ее… Надеюсь, это прояснится после осмотра тел и места преступления. — Я глотнул вина. — А еще нам надо установить личности тех, кто был связан с шестью жертвами. Всех, кто мог бы желать им смерти.
Макгрей потер бороду.
— Камердинер полковника…
— Логичное предположение. Он ушел из дома последним и первым туда вернулся. И он мог найти тела только в том случае, если у него были свои ключи — с которыми он мог попасть в дом в любой момент. Надо допросить его — и поскорее. Но прежде всего я хочу взглянуть на тела.
Макгрей стал загибать пальцы.
— Морг, гостиная, где проходил сеанс, камердинер… Еще что-нибудь?
— Пока больше ничего не приходит в голову.
— Хорошо, а то у меня пальцы закончились. Если нам чутка повезет, то со всем этим мы уложимся в один день.
— Хотелось бы. Нам нужно представить убедительную версию на предварительном слушании, если мы хотим избежать судебного процесса.
Девятипалый кивнул и осушил свою пинту. Едва он поставил стакан на стол, как к нему тут же подошел официант и подлил из кувшина еще.
— Угощайтесь, сэр. Мы с запасом для вас принесли.
Макгрей широко улыбнулся.
— Хорошо здесь обслуживают. Может, и вступлю в этот клуб.
— Прошу, не надо. Умоляю тебя.
Не могу передать, какое облегчение я испытал, когда увидел, что во всех окнах моего бывшего дома горит свет. Лейтон с радостью сообщил мне, что получил ключи, а также записку для меня от леди Энн. Хоть и обессиленный, я все же заставил себя ее прочесть.
Мерзкая старуха отчитывала меня за «внезапное и чрезвычайно бесцеремонное» прошение о предоставлении жилья. За ее пространными рассуждениями о приемлемых манерах следовал короткий абзац, в котором она — исключительно из своего безграничного христианского милосердия — давала согласие на то, чтобы я провел сию ночь в ее владении. Постскриптум, впрочем, требовал, чтобы мы подписали «новый дополненный арендный контракт», как только позволят мои «низменные дела», иначе она будет вынуждена отправить своих людей, чтобы выставить меня на улицу.
У меня не было сил, чтобы обо всем этом думать. Я немедленно отправился в кровать, уставший до такой степени, что даже кошмары меня не потревожили.