Продолженное настоящее (Столяров) - страница 46
Доктор Салаев лично приносит два лабораторных стаканчика, до середины наполненных некой жидкостью, напоминающей по цвету разбавленное молоко.
Приподнимает губу, обнажая крупные, словно у зайца, зубы-резцы.
Он так улыбается.
— Вот, адская смесь… Полчаса резко обострённого восприятия вам обеспечены.
— А потом? — спрашивает Анчутка.
— Будем надеяться, что повезёт…
В кабину они заходят, точно на эшафот. Анчутка еле переставляет ноги и всё время, как бы случайно, прикасается к Дагу. С чмоканьем уплотняющей окантовки закрывается дверь. Анчутка тут же садится на узкий диван и приваливается к стене. Даг, понимая, что медлить не следует, подаёт ей стаканчик со стимулятором.
Анчутка смотрит на него расширенными глазами.
— Мы — как Ромео с Джульеттой… Они жили недолго, не слишком счастливо, но умерли всё равно в один день…
— Пей, — говорит Даг.
— А ты?
— Я — сразу же за тобой.
Анчутка судорожно опрокидывает стаканчик в себя: морщится, трясёт головой:
— Фу… гадость какая…
Даг так же, залпом, выпивает свою порцию. Ну не гадость, конечно, но вкус неприятный — химический, с резкой медицинской отдушкой.
— Ложись, — говорит он.
Анчутка вытягивается на диванчике. А Даг опускается в кресло, расположенное вплотную.
Кабина узкая и тесная, как купе.
— Дай руку, — говорит Даг. Сжимает её теплые, слабые пальцы, чуть влажные от волнения. — Вот так… И не отпускай. Что бы ни случилось, что бы ни происходило — не отпускай.
— Ладно, не отпущу… И что дальше?
Даг некоторое время молчит.
— Прикрой глаза.
— Прикрыла…
— Помнишь, что сказал Гагарин за минуту до старта?
Анчутка тоже некоторое время молчит.
Вдруг — нервно вздыхает:
— И что он сказал?
— Поехали…
Олег Комаров погиб поздним вечером четвёртого декабря, когда возвращался с выступления на одном из петербургских телеканалов. По официальной версии его сбила машина, видимо, внедорожник, на перекрёстке Мичуринской улицы и улицы Куйбышева.
Сразу скажу, официальной версии я не верю. Через пару дней после трагического происшествия я специально съездил на это место: в одиннадцать вечера, точнее — в начале двенадцатого, обе улицы, и так-то транспортом не перегруженные, абсолютно пустынны; мчащийся внедорожник, даже если он сильно превысил скорость, можно было бы заметить за километр. Вероятно, это был специальный наезд. Кстати, и машину, совершившую его, тоже не обнаружили. Никаких доказательств у меня, разумеется, нет: смутные догадки, предположительные умозаключения.
Мы с Олегом учились в одной школе, два года сидели за одной партой, у большого окна, из которого видны были ворота Новой Голландии. На контрольных списывали друг у друга. Предполагалось, что мы — друзья на всю жизнь. Однако в дальнейшем пути наши, как водится, разошлись: я поступил на исторический факультет, он — на факультет журналистики. После окончания университета мы не виделись лет пятнадцать и даже особо друг о друге не вспоминали, пока не столкнулись случайно на мероприятии, посвящённом юбилею Октябрьской революции — я, как историк, в этот период был очень востребован. Обрадовались, конечно; Олег стал иногда ко мне забегать, напечатал в двух популярных журналах пару довольно обширных моих интервью, откликнулся интересной рецензией на мою книгу «Февраль и Октябрь». Он к тому времени уже перешёл на фриланс, приобрел некоторую известность: его блог «Тень истории» имел двадцать с чем-то тысяч подписчиков.