Тем не менее раву Шули до сих пор слишком стыдно признаваться, каким он некогда был.
Вместо этого он говорит:
— Я хочу знать: ты остаешься сидеть, потому что злишься?
— На отца?
— Да. За то, что он умер.
— Не понимаю, — говорит мальчик. — Потому что это он виноват?
Рав Шули видит, что у Гавриэля начинает подрагивать нижняя губа.
— Нет-нет-нет. Хас в’халила. Избави Бог. Я ничего подобного не имел в виду. Просто подумал…
— Мать, — говорит Гавриэль. — Это на нее я злюсь.
И снова… интонация мальчика… как будто он сжалился над своим издерганным учителем.
— Но за что? — спрашивает рав Шули. — Что она натворила?
— Нарушила обещание. Соврала.
— Я уверен, твоя мать не врала.
Гавриэль оглядывается через плечо на часы.
— Это уже вторая перемена?
— Нет. Еще первая не кончилась. И вообще, перемена всего одна. Остальные я изобрел, чтобы мы договорили до конца.
— А если не успеем?
— Дам тебе дополнительные перемены. Четвертую перемену и даже пятую — исключительно для тебя. Или для тебя и кого-то, кого ты сам выберешь, чтобы поиграть вместе.
— Обещаете?
— Бли недер[52], если это настолько затянется, то да.
Гавриэль, сообразительный мальчишка, говорит:
— Если я расскажу вам по-быстрому, можно мне взять пятую перемену взамен четвертой?
— Ты хочешь сказать, дополнительную для тебя и кого-то из твоих друзей?
— Да.
— Если расскажешь очень-очень по-быстрому и если вы с другом будете играть в библиотеке, а не на школьном дворе, чтобы мне не пришлось отвечать перед рош ешивой — вдруг он вас увидит. Сможешь получить и четвертую, и пятую — личные перемены для вас вдвоем с другом.
Габриэль кивает.
— Когда отец умер, мать пообещала, что я смогу выбрать любую его вещь, какую захочу. Что самый младший выбирает первым.
— Так и есть, — говорит рав Шули.
— Когда я выбрал, она мне отказала.
— Это не обязательно ложь, — говорит рав Шули, преисполняясь нежности. — Не всякая вещь годится для ребенка. Допустим, в ящике его стола лежал пистолет.
— Это был не пистолет.
— Я и не думал, что это был пистолет. Я хотел сказать: если ты хотел машину, а водить ее не можешь, — вот пример получше.
— Это был его бокал для кидуша.
Ответ повергает обоих в тягостное молчание. Молчание заглушает даже шум с игровой площадки и монотонное шипение из колонок стереосистемы, которая в этом классе, похоже, никогда не выключается.
— Ты хотел взять отцовский бокал для кидуша?
— А мать отказала.
— Может быть, причина в том, что вы до сих пор — одна семья, живете под одним кровом. Может быть, пока ты и твои сестры и братья, на ее счастье, еще живете дома.