под теми же именами, которые дал им Бог?
Но если Бог не намерен позволять, чтобы кто-то из Его слуг успешно добился своего — если kaddish.com представляет собой персональный Эдем для Шули, земной рай, откуда Шули, опорочившего себя, спровадили совершенно справедливо, — то этот рай, совсем как другой Эдем, будет прятаться от него на самом видном месте.
Он знает, что следовало бы вернуться в отель, забрать паспорт и одолженный у Навы рюкзак и безотлагательно улететь домой. Он мог бы сделать ставку на милосердие Давидоффа и уже сегодня снова войти в класс. Шули мог бы выложить всю правду, без утайки поведать о своих оплошностях — давнишних и новых. Кто не посочувствовал бы ему, оказавшемуся в такой беде?
Шули взбирается по дальней лестнице и идет по улице дальше, в гору, к отелю. Когда он добирается до самой высокой точки мидрахова[90] и следит украдкой за всеми этими счастливыми людьми, деловито спешащими по вымощенной булыжником улице, когда ветер приносит смех старшеклассников, шатающихся туда-сюда, и восхищенные возгласы туристов, открывающих для себя то, что до них открывали невесть сколько раз, Шули думает, что ему тоже было бы полезно исчезнуть, ненадолго сделаться невидимкой среди этой публики.
Шули пока еще ни на минуту не давал себе передышки от своей миссии. А атмосфера района вмиг улучшает настроение. Ощутив голод, он идет в кошерную пиццерию — само по себе приключение. Усаживается на террасе, ест пиццу, выпивает галлон кока-колы.
Смотрит, как снуют вокруг все остальные, с лопающимися по швам пластиковыми пакетами, заполненными иерусалимскими свечами[91] для доморощенных эзотериков, футболками «Не волнуйся, Америка, Израиль прикроет тебя со спины», шоколадными батончиками с ивритскими названиями. Замечает совсем маленького пишера: тот бежит и тащит спиральный шофар с себя ростом. Шули вспоминает про подарки жене и детям. Если он возвращается без единственного, за чем ездил, надо хоть подарки привезти.
Шули забредает в магазин, где в витрине целая гора ермолок — но ни одной настолько большого диаметра, чтобы годилась искренне богобоязненному человеку. Роется в товарах, берет в руки то хамсу, то талисманы из синего стекла, крутит в руках каменные мезузы и дрейдлы, армянскую керамику, бутылочки с цветным песком.
Уже собираясь сделать еще круг по магазину, вдруг слышит свое имя: не «Шауль», а «рав Шули». Перед ним собственной персоной — вот только что подумал о той свадьбе! — Дафна Вайдер, мать невесты.
— Куда ни пойду — везде встречаю кого-нибудь из вашей семьи, — говорит она. — Мири я видела в день хупы. А теперь — здесь и вдруг вы? Б’отот у’бмофтим