Я узнал, что у сельского кузнеца три года назад корова принесла теленка с двумя головами, и вслед за этим в Гауэнштейн из города пожаловал отец-инквизитор, но дело закончилось благополучно — кузнеца оставили в покое: он был добрым католиком и, как поговаривали, именно по его доносу пять лет назад инквизиторы сожгли в Лейтенфингале трех ведьм — мать и двух дочерей.
Утром я отправился в замок.
Возле кухни сидели двое странников, ожидая подаяния. Кто-то из слуг спросил меня, кто я, куда иду, и зачем оказался в Гауэнштейне.
Я ответил, что собираю милостыню по обету братьев-францисканцев, и слуга, ни о чем более не спросив, оставил меня в покое. В кухню то и дело заходили разные люди. Однако более всего их занимала одна тема — здоровье их господина.
Около полудня в кухню зашел маленький сухонький старичок с большими черными глазами. С первых же слов я понял, что он итальянец.
Как только старичок переступил порог кухни, вокруг него тотчас же собрались слуги.
— Ну, что?
— Ну, как?
— Стало ли лучше? — наперебой спрашивали они старика-лекаря.
Итальянец не отвечал, печально разводя руками и скорбно покачивая головой. А затем вдруг сказал:
— Наверное, нам потребуется священник, чтобы исповедать и причастить больного.
— За три дня не обернешься, — сказал один из слуг, и тут лекарь посмотрел на меня.
— А вы имеете право исповедовать, причащать и соборовать? — обратился он ко мне.
— Как и всякий священник, — ответил я, — я имею право совершать все таинства.
И для того, чтобы ни у кого из присутствующих не осталось и тени сомнения в моих правах совершать все это, я решил утвердить их в моем священстве основательными познаниями казуистических христианских правил.
— Я имею право крещения, которое пресекает наследственную греховность и дает человеку изначальную невинность и чистоту.
Я имею право причащения, подавая верующим хлеб и вино — плоть и кровь Христову, вкушая которые они соединяются с Сыном Божьим, после чего Он начинает жить в них.
Я имею право совершать миропомазание и тем сообщать верующему дары Святого Духа.
Я имею право исповедывать и принимать покаяние в грехах, и отпускать эти грехи, и молиться за грешника.
Я имею право учить и вести, освящать таинство брака, которое не является только союзом жениха и невесты, союза мужчины и женщины, будущих отца и матери, но есть также брак Христа и церкви.
Я имею право соборования и елеосвещения, смазывая тело тяжелобольного елеем, и если, вопреки этому, он все же умрет, то это таинство будет для него христианским напутствием к смерти.
Мужики, оказавшиеся в кухне, почтительно внимали, поражаясь, по-видимому, моим великим правам и недюжим богословским познаниям.