— А почему это ваш господин вошел в шатер впереди братьев короля?
— А только потому, — проронил мальчишка с высокомерием, какому позавидовал бы и его сеньор, — что герцоги Бургундии выше не только братьев короля, но и его самого.
— Как так? — удивился я.
— Их король безумен, — сказал кто-то из оруженосцев. — А бургундские герцоги — только считаются его вассалами, на самом же деле именно они — первые принциналы Франции.
— В общем-то, вы правы, — горделиво подтвердил мальчишка-бургундец. — Нет во Франции более могущественных сеньоров, чем мои сюзерены.
Следом за первыми вельможами Франции вошли коннетабль граф д’Э, граф де ля Марш, господа Шатоморан и де ля Тремуль. Однако прошло не так уж много времени, как из шатра короля выбежал граф Неверский и несколько французских вельмож. Граф крикнул, и двое молодых дворян тотчас же подвели ему коня, оруженосцы и пажи опрометью бросились к лошадям, и Жан Бесстрашный со всей своей свитой поскакал к отряду бургундцев.
Даже мы — подростки — поняли, что случилось что-то нехорошее. И тут, будто в подтверждение этого, из шатра донесся глухой гул ссоры и возбужденные возгласы спорящих. Казалось, что в мерный шум ливня начинают вплетаться раскаты грозы, пока еще далекие и приглушенные, но с каждой минутой приближающиеся, и оттого становящиеся все резче и громче. Через некоторое время следом за своим сюзереном проследовали французские рыцари. Лица почти у всех были откровенно злы, и только кузены короля Франции казались не только спокойными, но даже довольными всем произошедшим.
После их ухода в шатре стало тихо, а еще через четверть часа из шатра вышли король Зигмунд и командиры всех других отрядов.
Король казался озабоченным и обескураженным. Окружавшие его военачальники, не остыв от недавней перепалки, оживленно разговаривали. Мы бросились им навстречу — каждый к своему господину.
Леонгард фон Рихартингер был печален и зол. Не видя рядом никого, кому бы поведать обо всем происшедшем, он начал рассказывать это мне.
— Они напоминали двух бойцовых петухов перед дракой. Галльский петух — Жан Бургундский и волошский петух — воевода Мирча, — сказал Рихартингер раздраженно. — И эти кретины затеяли распрю накануне решительного сражения. Право же, они не могли найти для этого худшего времени. «Я не для того вел три тысячи моих храбрых бургундцев, чтобы смотреть, как кто-то другой начнет битву», — явно передразнивая графа Неверского, тонким голосом, коверкая язык, проговорил Рихартингер.
Я и не подозревал, что он может так искусно подражать голосу и манере разговора другого человека.