Султан Баязид подъехал к помосту в окружении сотни телохранителей, одетых во все красное.
И я вспомнил, как однажды в Мюнхене, незадолго до нашего выступления в поход, мне довелось видеть казнь нищего. что-то укравшего на рынке. Так как перед тем он уже попадался дважды и у него были отрезаны оба уха и правая рука, на этот раз его должны были обезглавить. Я видел, как преступника взвели на эшафот и два палача в красном — как и эти телохранители — бросили его на колени перед плахой. Преступник перекрестился единственной, оставшейся у него левой рукой и заплакал, а многие ротозеи, стоявшие вокруг эшафота, рассмеялись.
А я глядел на все происходящее, и мне казалось, будто не человека собирались убить на виду у сотен людей, а в театре марионеток, в балагане на ярмарке по ходу пьесы, должны были обезглавить деревянную куклу.
И хотя даже теперь мне стыдно в этом признаваться, но я смеялся вместе со всеми и более того с каким-то острым сладострастием, что ли, чувствовал свою неуязвимость, безнаказанность и, почти смакуя, предвкушая предстоящую вскоре возможность испытать острые ощущения, каких не получишь бесплатно ни от какого другого зрелища.
Когда я увидел сверкнувший в воздухе топор и услышал тяжелый глухой удар, а вслед затем мягкий стук головы, упавшей с плахи на эшафот, сердце мое остановилось и сладкий ужас холодной липкой волной обдал меня с ног до головы.
Я поглядел на лица стоящих рядом со мной зрителей, и ужаснулся еще более — ни на одном из них я не заметил ни жалости, ни сострадания. Наверное, люди, которые могли бы пожалеть этого несчастного, просто-напросто никогда не ходили на такие народные представления. И потому вокруг я увидел лишь любопытство, жестокость и злорадство, лихорадочно горящие глаза, раздутые ноздри, услышал злобные выкрики и тяжелое дыхание людей, которые в душе были большими палачами, чем два мастера заплечных дел просто совершавших свою работу без всякой видимой жестокости или болезненного удовольствия.
Между тем Баязид поднялся на помост. Вельможи в парчовых и шелковых халатах встали по обе его стороны. Султан проговорил что-то склонившемуся перед ним царедворцу, и с десяток телохранителей кинулись в толпу пленных, выискивая кого-то.
Вскоре они втащили на помост бургундского герцога Жана Бесстрашного и поставили его на колени перед троном султана. Баязид что-то сказал герцогу. Жан Бесстрашный подполз к трону и поцеловал край султанского халата.
Я не верил собственным глазам.
После этого двое телохранителей свели Жана Бесстрашного с помоста. Он шел как пьяный, положив руки на плечи своих стражей. И от этого мне стало жутко. Потому что не было в нашем войске воина храбрее Жана. Ибо в его жилах текла кровь герцогов Бургундских, смелейших рыцарей Франции. Но даже среди своих родственников — забубенных рубак и прославленных турнирных бойцов — герцог Жан по достоинству носил прозвание «Бесстрашный».