Томаш удобно устроился за столом, внимательно прочитал написанное мною и сказал, что пока еще нельзя оценить прочитанное им, так же как невозможно дать оценку почти любому начатому делу, потому что завершенная работа часто не имеет ничего общего с первоначальным замыслом.
— Да что дела или книги! — воскликнул Томаш. — Подумай хотя бы над нашей христианской религией. Сколь чиста, справедлива и добра была она, когда наш Учитель создавал ее. А ведь он был не чета нам и умом и прозорливостью. А во что превратилась она теперь? Где добродетельные пастыри? Где помощь ближнему? Где бескорыстная любовь? Где справедливость? Ты знаешь, я терпеть не могу песен. Но справедливо все же признать, что иногда они точно подмечают многое из того, что происходит вокруг. И помнится в молодости, когда я еще не знал своего пути, а только искал его, мне довелось услышать, а потом и самому распевать вот такую вот песню.
И старик-скриптор, к немалому моему изумлению запел:
Посмотрите: в самом деле
Честь и совесть оскудели,
Правда спит, убит закон,
Превратился храм в притон.
И не выразить словами,
Что творится в Божьем храме,
Где святейшие ханжи
Совершают грабежи.
От аббата до прелата
Духовенство жаждет злата,
Под прикрытием сутан,
Обирая христиан.
Томаш умолк и в скорбном недоумении развел руками.
— Такое случается с любой религией, — сказал я. — Потому, что создают ее пророки и мессии, людям несут ее святые, а потом она попадает на откуп простым смертным — невежественным, бездуховным и нечестивым. А они все другие религии, кроме своей собственной, исподволь объявляют бесовским наваждением и чернят их, выставляя на свет все нелепое и враждебное нам и скрывая все привлекательное. А мы бездумно повторяем это. Когда говорим, например, об исламе, то прежде всего указываем на его нетерпимость к нам, христианам, на то, что ученик и сподвижник Мухаммеда — Али, в один день убил в Аравии девяносто тысяч христиан.
Мы обязательно расскажем о том, что у мусульман может быть столько жен, сколько он в состоянии прокормить, и, конечно же, состроив ханжескую рожу, тут же поведаем о собственных добродетелях: безбрачии нашего духовенства и ангельской чистоте наших семей.
А кто из нас знает, что мусульмане не пьют вина, что в храмах они стоят тихо и на одном месте и не пускают в мечеть христиан только потому, что те ходят с места на место, кашляют, болтают между собой и даже плюют на пол?
Кто из нас знает, что в пятницу — священный для мусульман день — им не возбраняется трудиться, ибо муллы говорят им, что всякий труд почетен, а праздно шатающийся тунеядец скорее совершит преступление, чем труженик? А разве мы рассказываем, что при мечетях, в которых похоронены почитаемые мусульманами владыки и святые, всегда есть госпитали и богадельни для нищих и больных иноверцев-христиан, иудеев, буддистов и идолопоклонников?