Рыцарь-госпитальер из ордена святого Иоанна приплыл с острова Родос и попросил деву дать ему волшебный кошелек, в котором всегда были бы деньги. Дева прокляла его за жадность, сказав: «Я проклинаю тебя и твой орден, который отныне начнет приходить в упадок». И орден действительно вступил в полосу бедствий и неудачных войн.
А когда один бедняк попросил деву, чтобы он и его семья смогли бы прожить безбедно, никогда не совершая для этого ничего бесчестного, волшебница выполнила его просьбу.
— А почему одного она прокляла, а другого осчастливила? — спросил Тилли.
— Потому что «госпитальер» означает «странноприимный». А принимать странников, строить для них больницы и приюты — дело угодное Богу и людям. А госпитальеры только вначале были такими, а со временем не было крестоносцев богаче и алчнее их.
— Разве что тамплиеры, — проронил Томаш.
— Пожалуй, что тамплиеры, — согласился я. — И оба ордена были наказаны судьбой за отступничество. Изгнанные неверными из Святой Земли, госпитальеры перебрались сначала на остров Крит, а оттуда на Родос, где для них наступили тяжелые времена.
— А тамплиеров постигла еще более тяжкая участь, — сказал Томаш. — Они перебрались с Кипра в Европу и стали самыми крупными и самыми безжалостными банкирами и ростовщиками. Их богатства были несметны и увеличивались все более. И тогда французский король Филипп IV разгромил орден и сжег десятки рыцарей на кострах. А деньги и богатства, разумеется, забрал себе.
Так была наказана алчность крестоносцев и еще раз доказано, что неправедно нажитые богатства чаще всего приносят несчастья. А с бедняком, по-моему, все ясно. Он не просил сокровищ, а готов был довольствоваться самым малым и обещал не совершать ничего бесчестного.
— А вы сами видели этот замок? — спросил Освальд.
— Нет, — ответил я. — Мы было пошли к нему, но наш проводник заблудился и сказал, что это все к лучшему. Потому что, если кто-нибудь из нас не выдержит трехсуточного бдения и заснет, то все мы пропадем без вести.
— Значит, сами вы его не видели, — упирая на слова «сами» и «не видели», проговорил Освальд.
Я почувствовал, что парень чем-то задел меня, и к удивлению, обидевшись, ответил ему довольно резко:
— Я ведь могу и помолчать, если вам не нравятся мои рассказы.
— Извините меня, господин маршал, — покаянно пробормотал Освальд, — но вы ведь обещали рассказать нам о войне.
— О войне, о войне! — вдруг разозлился я. — Далась вам эта война, будь она проклята.
И я подумал: «Ну, что ж, расскажу вам о войне такое, чего вы во век не забудете*. А сам сказал: