И именно сегодня, 6 июля 1444 года, истово помолившись за душу святого великомученика Яна, преисполненный добра и благодати, Томаш вышел во двор замка и увидел кухмистера, усердно раздувавшего огонь под медной решеткой. Томаш, как и я, знал, что обычно Ханс никогда не вылезал из кухни, но тут почему-то решил жарить гуся на виду у всех обитателей Фобурга.
— Одноглазый притащил два камня, насыпал между ними горячих углей и поставил на камни решетку, — волнуясь и запинаясь, стал объяснять мне старик причину возникшей драки. — Гусь, ощипанный и уже приготовленный для обжаривания, лежал рядом — на сковороде. Как только я появился во дворе, а он только и ждал, когда я выйду во двор, этот грязный негодяй громко произнес: «Ханс — по-тевтонски, как известно, — гусь. По-богемски же, гусь — гус. Благодарю тебя, Господи, что нынче милостью Твоей Ханс жарит гуса, а не наоборот».
Что же оставалось мне делать? — со слезами в голосе вскричал Томаш. — Я потерял голову и не помня себя бросился на негодяя, который кощунствовал так, как ни один другой еретик и даже самый изощренный инквизитор.
— Ах, Томаш, Томаш, — сказал я. — Ты, конечно же, храбрый и благородный. Но как теперь прикажешь поступать мне — трусливому и двоедушному?
Старик, потупившись, молчал, понимая, что он натворил, попавшись как глупый пескарь на голый крючок.
— Ладно, — сказал я, — пойду к Хансу, попробую как-нибудь все уладить.
— Послушай, Ханс, — сказал я кухмистеру, уже перетащившему злосчастного гуся в кухню, — что это у тебя вышло со стариком?
Ханс, нагло ухмыляясь, ответил мне тоном, какого я от него никогда не слышал:
— Что вышло, то и вышло. А вам, господин маршал, брать еретика под защиту я бы не посоветовал.
В другой раз я бы тут же загнал нахала в тараканью щель, но сейчас сделать этого не посмел — слишком тяжелые последствия могла принести моя горячность и категоричность.
— Насчет того, что мне делать, я у тебя не спрашиваю, — ответил я строго. — А вот что у тебя вышло со стариком, ты мне все-таки ответь.
— Извольте, ваша милость, — с плохо скрытой издевкой ответствовал крестоносец. — Я жарил гуся, когда во двор вышел еретик. А сегодня — шестое июля, как известно день поминовения еретика Гуса, зажаренного в этот день святыми отцами в Констанце. Я и решил поддразнить еретика. И сказанул ему, что, мол, я, Ханс, то есть по-нашему — гусь, жарю их гуся — богемского. Тут он и бросился на меня. А я от неожиданности и упал. А то разве такой дохляк взял бы надо мною верх? Да ни за что на свете!
— Ах, вот в чем, оказывается, дело! — сказал я, махнув рукой, и притворно усмехаясь. — Вы не поняли друг друга. Томаш из-за своей глухоты решил, что ты его назвал гусем да еще и дразнишь, покручивая птицу на вертеле.